На Нестерова глядели странные прозрачные глаза. Быстрые, нервные, почти судорожные движения рук только подтверждали чрезвычайную ранимость творца «Демона».
Врубель оперся о подоконник и зябко поежился.
— Мою искренность,— сказал он, — мое стремление к передаче страстных духовных движений, к экспрессии принимают за парадокс, и иногда я сам чувствую, увы, что почти ничего еще не сделал.
— Михаил Александрович,— неторопливо промолвил Нестеров,— настоящие художники: Ильи Репин, Виктор Васнецов, Валентин Серов — все любят, ценят ваши творения, ждут многого очень многого.
— Легко, Михаил Васильевич, все это говорить,— взорвался Врубель,— хорошо, когда у вас уже есть «Варфоломей»!..
— Дорогой мой,— ответил Нестеров,— если бы вы знали, какие адовы муки я принял, написав «Варфоломея». Меня ругают и сегодня. Ведь совсем недавно говорили, что я сумасшедший Это мне сказала простодушная и милая барышня.
Он одернул строгий черный сюртук.
— В Петербурге, в Москве слушал я больше неприятностей о «Варфоломее», чем доброго. Скажу главное: берегите свой огромный талант! Думаю и верю, что он победит все препоны.

Кто мог предсказать в тот светлый, майский день, что Михаилу Врубелю осталось творить всего каких-нибудь полтора десятка лет? Но все же успеет он за этот короткий срок создать картины, поражающие поэзией, страстным полетом фантазии, стремлением постичь мир, неведомый человеку, которые поистине станут драгоценными жемчужинами русской школы живописи. Он не вынес перепадов непризнания и внезапной славы, лет бедности. В конце жизни тяжко заболел и последние годы провел в психиатрической лечебнице.

Другому участнику этой встречи в Абрамцеве — Михаилу Нестерову — суждено было писать еще добрых полвека. Он ушел от нас в год своего восьмидесятилетия, в 1942 году...

Жизнь после жизни. Жгучая неответная бездна.
Однако искусство, поэзия, музыка, любое большое творчество находит ясный ответ — великое создание живет после смерти художника, писателя, композитора.
Искусство — бессмертно.
Живописец, увидевший по-своему новь, время, людей, мир природы. Отчизну и воспевший все это в картинах ярких, звучных,— вечен.
Так полноводная река утром отражает в своей глади свежую, румяную зарю. Днем зыбкая рябь несет в себе сверкание солнца и бег облаков. Вечерний закат тает в покатых волнах. Наступает ночь, и тогда в черном зеркале вод реки бежит лунный след и мерцают искры звезд. Кажется, в эти тихие мгновения земной трепетной красы почиет сама вечность.
Чем крупнее художник, чем более велик дар его музы, тем мощнее, объемней и красочней мир его полотен.

На берегах реки Белой в городе Уфе родился 31 мая 1862 года большой русский живописец Михаил Васильевич Нестеров. Еще Аксаков воспел природу этих уральских краев, сказочно неповторимых. Творчество мастера похоже на кристальные воды реки Белой — могучие, полные скрытой силы, исконной своеобычной прелести.

Замечательная картина — «Видение отроку Варфоломею», написанная накануне двадцатого столетия, опередила многие «новации» нашего нестрого и суетного века. Удивляет больше всего, что, использовав в этой картине последние достижения европейского пленэризма XIX века, художник создал феноменальное по духовности русское произведение.

Бывают личности, которые своей жизнью, долгой и многотрудной, творчеством ярким, честным, духовно сложным создают национальное богатство, становятся частью истории Родины. Ей безраздельно, до последнего дыхания, отданы все их помыслы. Целиком, без единого сомнения в правильности раз найденного пути.

 

Велика его роль хранителя традиций русского реалистического искусства и в то же время новатора, давшего нам совершенно новое толкование сюжетов, давно известных. Его искусство развивалось на рубеже двух веков. Первые картины, ставшие ныне классикой, были откровениями по широте прозрения. Муза осенила художника на великий труд, чтобы одолеть сложнейшие по духовной тонкости сюжеты. Древняя Русь с се героикой, былинностью, дивной природой словно живая предстала в его холстах. Они были настолько необычны, что при всей классичности исполнения вызвали недовольство, хулу и критику. Но живописец был уверен в своей правоте, он дерзал! Сегодня ясно, насколько значителен его вклад в мироощущение старой Руси, переданное языком нового искусства. Нестеров сумел воплотить темы национальные в форму настолько высокую, что его холсты могут быть справедливо отнесены к шедеврам мирового значения. Он творил во время «русского Ренессанса», как и Врубель, Валентин Серов, Левитан, Рябушкин, Виктор и Аполлинарий Васнецовы, Борисов-Мусатов, Бенуа, Кустодиев.

Это движение в нашем искусстве характерно осмыслением русской иконы, гениального творчества Рублева, глубиной проникновения в классическое наследие русской и западной живописи и одновременно освоением новаций импрессионистов. Традиции и новаторство — вот два столпа, на которых зиждился новый храм русской школы живописи конца XIX — начала XX века...

В 1374 году из далекой Уфы в Москву приезжает паренек — Михаил Нестеров. Через три года восторженный провинциал принят в Училище живописи, ваяния и зодчества. Долго бродит он по древней столице Руси, любуется Кремлем, Китай-городом... Потянулись годы учебы, но юноша никогда не забывал свой дом, старинный уклад быта, свою мать, о которой он после напишет: «Она была с ясным, разумным мировоззрением, но с очень сильной волей и крайне медлительна; то, что она переделала в своей области, очень значительно и может служить красноречивым примером неутомимости в труде».

Детство. Родное гнездо. Первозданная природа. Неохватные суровые, полные былинной красоты просторы — все это оставило в душе след неизгладимый. Это была почва, на которой возрос его недюжинный талант.

Училище живописи... Все здесь жило Перовым, дышало им, носило отпечаток его мыслей, слов, дел. Поэтому нечего удивляться, что первые холсты молодого художника были проникнуты духом Перова. Хотя, конечно, в Училище были и другие преподаватели, и иные студенты. Нестеров восхищался работами братьев Коровиных, Левитана.

На третий год учения он экспонирует на ученической выставке картину «С отъездом».

Вернисаж. Все ждут Василия Григорьевича Перова. Вот как описывает сам Нестеров этот день.
«Появился и он... Мы тотчас окружили его, и просмотр начался. Моя картина стояла в натурном классе, слева у окна. Долго мне пришлось ждать, пока Перов дошел до нее. Мое юное сердце билось-билось, я переживал новое, еще неведомое чувство: страх, смешанный со сладостной надеждой.
Перов остановился против картины, все сгрудились вокруг него, я спрятался за товарищей. Внимательно осмотрев картину своим «ястребиным» взглядом, он спросил: «Чья?» Ему ответили: «Нестерова». Я замер. Перов быстро обернулся назад, найдя меня взором, громко и неожиданно бросил: «Каков-с!»,— пошел дальше. Что я перечувствовал, пережил в эту минуту! Надо было иметь 17 лет, мою впечатлительность, чтобы в этом «каков-с» увидеть свою судьбу, нечто провиденциальное... Я почувствовал себя счастливейшим из людей, забыв все, оставив и Перова, и выставку, бросился вон из училища и долго бродил одиноким по стогнам и весям московским, переживая свое счастье».

Это было доброе начало. Но как еще далеко до того, что суждено создать художнику!

1881 год. Разочаровавшись в Училище, Нестеров уезжает в Петербург и поступает в Академию художеств. Но, увы, консерватизм, рутина обманывают надежды молодого человека... Он начинает копировать классиков в Эрмитаже, где знакомится с Крамским, который становится истинным наставником юноши. Начинается пора исканий. Нестеров бросает Академию и в 1884 году вновь поступает в Московское училище живописи, ваяния и зодчества.

Взгляните на «Автопортрет», написанный в те годы поисков. Острый испытующий взор, строгий и немного грустный, как бы вопрошает «Смогу ли я?». Глядя на четкую лепку формы портрета, на одухотворенный образ молодого человека, веришь » серьезность его намерений. Такие, как он, невзирая на трудности, побеждают. И Нестеров докажет, что это ему по силам. Но все достигается трудом и огромным упорством уральского паренька. Тонкие вскинутые брови, острые глаза, трепещущие ноздри, четко очерченный рисунок носа, пухлые юношеские губы, упрямый волевой подбородок — все эти черты лица говорят о сложной личности творца. Михаилу двадцать лет. Он полон сил и надежд.

Через три года он женится на Марии Ивановне Мартыновской, а еще через год потеряет свою любимую, которая скончается от родов... Смерть юной супруги оставила неизгладимый след в душе художника. Он впервые почувствовал жестокую силу рока, с которым нельзя спорить, а надо уметь переносить, переживать его удары. Такое умение не раз ему будет очень нужно.

Живописец бросает писать легковесные «жанры» и создает эскизы на исторические темы. Вот что вспоминает об этих работах современник. «В этих эскизах,— пишет Глаголь,— почти всегда было что-то. обращавшее на себя внимание преподавателей и товарищей, да и вообще всех, кто их видел. Я, например, не помнил никогда ни одной из нестеровскнх жанровых картин, и вместе с тем ярко помню несколько его эскизов, например, один на тему из Смутного времени с темным силуэтом церкви на фоне ночного неба и красною, зловещею луною, поднимающейся из-за этого силуэта. Это была очень красивая, полная настроения композиция».

В 1886 году Михаил Васильевич заканчивает картину на звание классного художника. Тема историческая: «До государя челобитчики». В том же году получает большую серебряную медаль и удостаивается искомого звания. Картина несколько черна по живописи, но в ней есть дух времени, есть поэзия, и слышно, как бьется горячее сердце живописца, честного, влюбленного в Отчизну.

Он знакомится с Суриковым. Влияние этого гениального творца эпопей из истории Руси было велико, неизгладимо. Но молодой мастер еще должен найти собственный путь в живописи, пока же все — лишь ступени его мечты. Он переписывает «Государевых челобитчиков» и посылает на конкурс Общества поощрения художеств. Картина получает половинную премию. «Крамской был недоволен мною,— вспоминает художник,— считая, что раньше я был ближе к жизни, и он ждал от меня не того, что я дал... русская история содержит в себе иные темы, что нельзя, читая русскую историю, останавливать свой взгляд на темах обстановочных, малозначащих, придавая им большее значение, чем они стоят».

Пройдет три года, и Нестеров привлечет внимание всех. А пока он пишет картины на исторические темы, рисует, читает.

Вот слова из письма к сестре, написанные в 1888 году из Сергиева посада (обратите внимание — из Сергиева посада): «Погода убийственная. Делать нечего, читаю Карамзина и восхищаюсь. Русский человек и художник».
В другом письме (оттуда же) он сообщает: «Работа моя двигается хотя медленно, но довольно сносно. Задумал еще небольшую картину «Пустынник», которая и задержит меня, верно, здесь числа до 20 августа».

Судьба привела его в Абрамцево, где он впервые увидел произведения работавших там Репина, Васнецова, Поленова и других. Огромное впечатление произвел на Нестерова портрет Серова «Девочка с персиками». «Это последнее слово импрессионального искусства,— писал он под свежим впечатлением от Абрамцева. — Рядом висящие портреты работы Репина... кажутся безжизненными образами, хотя по-своему представляют совершенство».

Не меньшее, а, пожалуй, еще более основательное впечатление оставило у него знакомство с росписями Виктора Васнецова в церковке Абрамцева: «Детская непорочная наивность граничит с совершенным искусством... Тут русский дух, тут Русью пахнет, все мрачно, седые ели наклонили свои ветви, как бы с почтением вслушиваясь в отрывистый жалобный визг сов, которые сидят и летают тут десятками. Это чудное создание, не имеющее себе равного по эпической фантазии...»

Художник мучительно работает над картиной «За приворотным зельем», чувствуя некоторую «оперность» и постановочность полотна. Одновременно он начинает «Пустынника». В декабре 1888 года Нестеров приезжает в Уфу завершать картину. Занесенный сугробами город, закутанные с ног до головы обыватели. Трескучие холода. Морозные ночи. Мерцающие, словно озябшие, звезды. Родина... Художник пишет усердно. К новому году холст закончен, и он везет его в Москву, показывает друзьям. «Пустынник» очень понравился Левитану, он посулил приятелю успех. Василий Иванович Суриков пожурил молодого мастера за живопись. Нестеров пытается переписывать голову старика пустынника, но неудачно. Вот как Михаил Васильевич рассказывает об этом: «Мне казалось: есть лицо — есть и картина; нет нужного мне выражения умиленной старческой улыбки — нет и картины. Мне, как Перову, нужна была душа человеческая, а я с этой-то душой безжалостно простился». Эпизод, раскрывающий истинную борьбу Нестерова за душу картины.

Эта дорога привела художника к первому его произведению, вошедшему в историю живописи.

«Пустынник». Задумчивая, тихая краса Руси, Тишина. Застыли ели. Спокойна гладь северного озера. Неспешно бредет старик, еле переставляя ноги, обутые в лубяные лапотки-самоделки. Он весь погружен в созерцание благодати, которая раскинулась кругом. Впечатление такое, будто пустынник застыл на миг и вслушивается в тишину, объявшую землю.

Третьяков приобретает картину с передвижной выставки. Это было начало славы... Теперь Нестеров смог поехать за границу. Вот его первые впечатления от Флоренции: «Галереи Питти и Уффици полны необыкновенных художественных богатств. Прерафаэлиты тут лучшие в мире. Боттичелли, Фра Беато Анжелико, Филиппо Липни и другие полны высокой поэзии. Вот откуда берут свое начало Пюви де Шаванны, Васнецовы...» Рим разочаровал живописца: «Колизей, собор св. Петра, Пантеон, Форум и прочее производят грандиозное впечатление, но тут нет того, что можно получить от Боттичелли... Рим до сих пор остается язычником».

Живописец знал, что ему нужно. Как перелетная птица, интуитивно летел к своей цели, а она была близка. Посещение Италии, Франции, Австрии необычайно много дало Нестерову. Он увидел величие подлинного творчества и ничтожество ремесла салонного, смог еще сильнее укрепиться в мысли о необходимости своего национального искусства.

Давно, давно зревшая мечта о воплощении в картине легенды о герое Древней Руси Сергии Радонежском овладела им. Тотчас по приезде на Родину приступает к эскизу и этюдам, из которых родится полотно «Видение отроку Варфоломею»...

Сергий Радонежский носил в миру имя Варфоломей. Предание гласит, что, будучи еще совсем юным, он жил вместе с родителями в Радонеже. Однажды отрока послали искать пропавших коней, Варфоломей искал долго. Заблудился. И тут вдали от дома ему явился старец, схимник, и благословил его. Сказание добавляет, что на месте дивной встречи Сергий основал Троице-Сергиеву лавру, где, как известно, получил воспитание инок Андрей Рублев — гениальный русский живописец.

Поэтическое предание, уходящее корнями в быль Древней Руси, глубоко взволновало Нестерова. Картина «писалась, как легенда, как стародавнее сказание, шла от молодого пораненного сердца, была глубоко искренней».

«Пораненное сердце»... Ведь художник, как и Суриков, в самом начале творческого пути теряет горячо любимую жену, глубоко страдает, переживая эту потерю.
После заграничной поездки живописец особенно остро ощутил прелесть родной природы. «Люблю я русский пейзаж,— признавался Михаил Васильевич,— на его фоне как-то лучше, яснее и глубже чувствуешь и смысл русской жизни, и русскую душу... одно несомненно хорошо — природа».
Мастер тщательно и вдохновенно пишет этюд за этюдом, воссоздавая реальность сказания о Сергии.
Кропотливо, трепетно выписывается каждая веточка молодой рябинки с багряными листьями, малые былинки, могучий дуб — все эти черты русского пейзажа, помогавшие идее художника создать «правду чуда».

В искусстве это давалось очень немногим — Эль Греко, Мазаччо, отцу нашей живописи — Андрею Рублеву, чья «Троица» возвестила о рождении русского колорита, построенного на сложнейшей гармонии холодных и теплых цветов, согласно поющих славу добру и миру. Нестеров, работая над этюдами к «Варфоломею», по красочной гамме и светлоте тона инстинктивно приближался к откровениям Рублева, к его еще не до конца раскрытому и не изученному в те времена шедевру.

Кто лучше самого мастера расскажет о рождении картины? «Как-то  — вспоминал он, — с террасы абрамцевского дома моим глазам представилась такая русская, русская красота: слева лесистые холмы, под ними извивается аксаковская Воря, там где-то розовеют дали, вьется дымок, а ближе капустные малахитовые огороды. Справа золотистая роща. Кое-что изменить, добавить, и фон для «Варфоломея» такой, что лучше не придумаешь. Я принялся за этюд, он удался, и я, глядя на этот пейзаж, проникся каким-то чувством его подлинной «историчности»...»

Современный национальный среднерусский ландшафт органично вошел в историческую ткань картины. Но самое трудное было впереди: найти убедительный образ Варфоломея. Недели шли за неделями, художник писал мальчишек, но озаренности, ощущения дива не получалось. Наконец он нашел натуру... Деревенская девочка, недавно перенесшая тяжкий недуг, тоненькая, с образом скорбным, какими-то удивительно большими глазами, радовалась выздоровлению, и ее облик как нельзя более точно ответил замыслу живописца: «Ее бледное, осунувшееся, с голубыми глазами личико было моментами прекрасно, и я это личико отождествлял со своим Варфоломеем...» Детские руки, крепко стиснутые пальцы тоже легли на холст. Этюды писались в Абрамцеве, в окрестностях Троице-Сергиевой лавры. Сама же картина создавалась в Уфе, подальше от столичной суеты. Но неожиданностей, которые готовит судьба, и в сказке не придумаешь. «Приехал я больной, пресловутая инфлюэнца заставила меня неделю вылежать и постели, и я слабый еще принялся за картину, но, верно, в недобрый час. У меня закружилась голова, и я, упав с подставки, на которой сидел, прервал свою картину». Потянулись невыносимо долгие дни ожидания нового холста. Наконец, он был доставлен, и Нестеров, как голодный, кинулся к полотну. «Три недели я буквально работал с утра до вечера, и теперь картина замазана вся, осталось довести до возможного для меня совершенства в разработке частностей... При разработке картины я держался все время этюдов и. лишь удалив венчик с головы Варфоломея, я оставил таковой над старцем-видением, показав тем в нем проявление сверхъестественности».

Холст окончен. Полотно свернуто. Доставлено в Москву. Вставлено в раму. Друзья живописца одобрили картину. Один из первых опять был старый друг по училищу — Левитан. Ему очень верил Нестеров, ведь пейзаж в картине был лейтмотивом всей темы... Третьяков, не дожидаясь передвижной выставки года, оставил холст за собою. Стасов, Григорович и Суворин обрушились на Третьякова, отговаривали его покупать картину. Павел Михайлович выслушал их и ответил: «Если бы я картину Нестерова не купил раньше, то, уверяю вас, купил бы ее после всего того, что слышал сегодня от вас».

Стасов был неумолим. В отчете о передвижной выставке он заявил: «Только одному из новоприбылых я не могу симпатизировать, это — Нестерову. ... В том беда, что все это он рисует притворно, лженаивно, как-то по-фарисейски, напуская на себя какую-то неестественную деревянность в линиях, фигурах и красках».

Мнение Стасова не возобладало. Суриков. Виктор Васнецов. Поленов, Ярошснко высоко оценили труд художника. Конечно, почти век спустя после события можно понять бурю, вызванную этой чудесной по живописи, искренней и правдивой, реалистической по языку картиной. Полемика и страсти утихают, а истинное искусство живет. Слишком много таланта, веры, самой души вложил мастер в старую легенду, и она ожила, стала близкой тысячам зрителей, которым, кстати, совсем небезынтересна история Сергия Радонежского, чья личность оставила немалый след в судьбах Отчизны.

В Третьяковской галерее картина была экспонирована в одном зале с полотнами Виктора Васнецова. Могучие «Богатыри» напротив «Отрока». И одно полотно ничуть не мешает другому. Наоборот, их сопоставление помогает попять, как сложна, неисчерпаема историческая тема из жизни Древней Руси. В западе сиюминутного страстного спора этого не заметил даже такой человек, как Стасов — крупнейший критик и искусствовед тех дней...

Пройдите и просмотрите всю экспозицию Третьяковской галереи. И вас поразит то особое место, которое занимают некоторые холсты но своей внутренней светозарности красок. Это «Троица» Рублева, этюды Александра Иванова, картины Венецианова, полотна Ге, Сурикова, Виктора Васнецова, «Девушка, освещенная солнцем» Серова, некоторые пейзажи Левитана, «Водоем» Борисова-Мусатова и, конечно, «Видение отроку Варфоломею». Думается, что в этих холстах особенно поэтично и глубоко воплощены духовность русской живописи, ее могучая цветность, музыкальность колорита.

«Видение отроку Варфоломею». Погожий осенний день. Золото лучится в каждой выгоревшей за лето травинке, искрится на листьях трепещущих березок, мерцает в гуще леса, лежащего на пологих холмах. Тихо. Свежий хрустальный воздух прозрачен, и в этот миг с особой остротой видишь каждую веточку, каждый блик в зеркале реки. О чем-то шепчут бронзовые листья могучего дуба.

Остро ощутим ритм пейзажа Древней Руси — ели, как свечи, тянутся к небу, стройные купола маленькой церкви, словно вросшей в осенний багрянец леса. Посреди этих благодатных просторов застыл отрок. Светлоголовый, он завороженно и восторженно не сводит широко открытых глаз с незнакомца. Крепко сжав тонкие пальцы рук, он верит и не верит, что перед ним чудо. Пастушок в шитой красным рубашке, в алых сафьяновых сапожках, словно зачарованный, замер. Повисла на руке сбруя.

Перед ним — старик, вокруг седой головы схимника — сияние. Склонившись, старец благословляет Варфоломея-Сергия... Нежная, светлая мелодия радости слышится в картине. Гармония тишины, благоговейного созерцания, восторга передается зрителю, и мы. дети XX века, тронуты до глубины души обаянием живописи Михаила Нестерова.

Магия кисти художника зовет к добру, к дружелюбию, и этот, может быть, с первого взгляда наивный лиризм живописца глубок и мудр. Ведь он продолжает исконные традиции Андрея Рублева — ученика Сергия Радонежского, говорившего: действуй во имя единения людей, борись со злом и неправдой.
Светоносное полотно «Видение отроку» служит той же идее. Если вспомнить, что это легенда, то можно лишь поразиться силе палитры, которая была способна так свежо, с такой чистотой донести этот древний сказ.

Упорная учеба, наблюдения, освоение традиций отечественной живописи и мировой классики — все вложил Михаил Васильевич в свое полотно. Умолкли яростные споры девяностых годов прошлого века... Мы стали с тех пор могучей державой и научились беречь, ценить то старое и великое в нашей национальной культуре, что завещали нам мастера прошлого. Теперь никто не удивляется, видя несметные очереди у выставки «скифского золота» или живописи Кустодиева... Мы поняли, что, забыв Вчера нашей Родины, мы не почувствуем по-настоящему Сегодня и не увидим Завтра нашей страны.

Нестеров прожил долгую творческую жизнь. Его полотна — мир прекрасного, и что бы он ни писал — пейзаж, портрет или картину, он всегда Нестеров — прямой, честный, непримиримый гражданин-патриот.
Художник говорил: «Я избегал изображать так называемые сильные страсти, предпочитал им наш тихий пейзаж, человека, живущего внутренней жизнью. И в портретах моих, написанных в последние годы, влекли меня к себе те люди, путь которых был отражением мыслей, чувств, деяний их».

Портрет. В руках мастера он становится глубочайшим истолкованием человеческой личности. Психологическим исследованием и одновременно поэмой, наполненной могучим пафосом величия духа Человека-творца. В истории искусства галерея образов современников драгоценная летопись времени. Порою один небольшой холст художника больше рассказывает об эпохе, нежели многие толстые тома исследовании, созданные иными учеными мужами.

Нестеровым написаны десятки портретов выдающихся деятелей нашей науки и культуры. Среди них Лев Толстой и Максим Горький, академики Иван Павлов, Алексей Щусев, Алексей Северцов и хирург Сергей Юдин, певица Ксения Держинская, художники Виктор Васнецов, братья Корины, скульпторы Иван Шадр и Вера Мухина и еще многие-многие другие, замечательные, знаменитые и скромные, незаметные на первый взгляд люди. Одно роднит все персонажи картин Михаила Васильевича — красота души, духовность. Чистота и свет, излучаемый изнутри.

Один из последних портретов, написанный всего за два года до кончины,— Веры Мухиной — поражает силой этой озаренности. Художник показал нам гениального скульптора за работой.
Русские женщины-ваятели нашего века. Голубкина, Мухина, Лебедева... Они, как знамение небывалого времени, — поэтичные, мятущиеся, страстные.
Вера Мухина. Это она вознесла над Парижем гордых, блистающих сталью рабочего и колхозницу. Трудовая Европа ликовала, узрев Завтра в этих свободных от пут капитала фигурах молодых людей, устремленных вперед.
Нестеров впервые увидел Веру Игнатьевну в 1939 году и сразу загорелся написать ее портрет.

«Портрет скульптора В. И. Мухиной». Маленький холст. Но в нем движение, романтика эпохи. Лицо открытое. Крутые брови вразлет. Взор глубокий и одухотворенный. Крупный рот с мужественными складками. И чарующая женственность мягкого овала лица. Скульптор погружен в работу. Ее руки, энергичные и нервные, мгновенно на глазах художника доводят модель фигуры Борея — древнего северного бога ветров. Воздух полотна, кажется, гудит от накала напряжения творчества. Мало есть картин, в которых так зримо представлен процесс созидания. Мучительный и радостный, В этой картине раскрывается скрытая порою от глаза внутренняя красота ваяния. Еще одна замечательная черта этого шедевра. Несмотря на отсутствие временных примет — интерьера, костюма,— это портрет конца 30-х годов XX века, кануна великой битвы. На нем изображен характер неистовый, цельный, свято верующий в свое время, любящий Родину. Такие люди побеждают! Это не означает, что в образе Мухиной не ощущается дух исканий, сомнений. Необычайно строг, собран скульптор.

Мастер с европейским именем, она вобрала все лучшее, что несет в себе мировая культура, и все же она осталась глубоко русским художником, и этот ее цельный характер, прямой, может быть, резковатый, правдивый, чистый, святой по устремлениям, написан блестяще. Фигура ваятеля монолитна, цельна, почти статична, но взгляните на скульптуру — она вся порыв, движение, полет. Кажется, вот-вот оторвется от цоколя Борей и понесется, сокрушая все на пути...
Портрет Мухиной окончен. Выставлен. Вызвал всеобщий восторг. Этой картиной художник еще раз показал неисчерпаемость своего духовного заряда, воли к труду, к созиданию.

Но, к сожалению, всему есть предел. Физические силы Нестерова были на исходе.
«Мое здоровье  — писал он в 1941 году, — за последний год сильно пошатнулось, да и «пора костям на покой». Устал я от всего... работать больше не могу: нет сил. Еще они были (кое-какие) летом. Тогда, в июне, июле я написал портрет скульптора Мухиной, приобретенный в Третьяковскую галерею. Сейчас он выставлен среди других моих портретов на премию. Пока что иду первым, а что дальше будет, сказать трудно...»

Нестерову была присуждена Государственная премия по живописи за портрет И. П. Павлова. Это была первая из подобных премий. Она была только что введена. И награждение было высочайшим признанием роли Михаила Васильевича Нестерова в развитии нашей культуры как носителя и продолжателя ее великих реалистических традиций. Он был одним из последних живых классиков Руси, пронесших высокую этическую задачу — воспевать красоту, добро, свет. Человека...

Искусство Нестерова, многогранное и сложное, требует более глубокого осмысления. До сих пор его роль как хранителя художественной отечественной школы и учителя еще вполне не оценена.

Он любил молодежь. Помогал советами. Дейнека рассказывал мне, что на открытии выставки «XV лет искусства РСФСР» в Историческом музее Нестеров подошел к нему и произнес, указывая на «Оборону Петрограда»: «Вы сказали новое слово в искусстве!»

И когда отшумел вернисаж, он попросил Дейнеку проводить его домой. Они шли пешком, говорили о гигантском размахе русской культуры, о музыке Мусоргского, поэзии Пушкина и Тютчева, прозе Толстого и Гоголя. Михаил Васильевич вдруг наизусть прочел отрывок из «Мертвых душ» — о русской тройке:
«Не так ли и ты, Русь, что бойкая, необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади... Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху... Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли...»

...Много доброго сделал он для формирования таланта братьев Кориных, Кукрыниксов, Ромадина... Был строг и добр, суров и мягкосердечен. Ненавидел фальшь и ложь, любил правду, свою Отчизну. Все, кто знал его, помнят этого изумительно острого, проницательного человека, друга Толстого, Сурикова, Левитана, Шаляпина.

Нестеров — это светлый мир Руси, огромный, сложный. Он продолжил в веках заветы  Рублева: действовать во имя справедливости, правды и добра. Вот слова, написанные уже во время Великой Отечественной войны: «Явились новые герои, им конца-края нет: ведь воюет вся великая земля наша, объединенная в одном собирательном слове — Москва... Впереди я вижу события не только грозные, но и светозарные, победные».
Так в нескольких строках протягивается нить длиною в шесть веков — от Куликовской битвы до Великой Отечественной, до наших дней.

Вот это самая суть гения Нестерова, великого русского классика-патриота.
Удивительна роль Михаила Нестерова как наставника. Почти ни один выдающийся наш современный художник не миновал его влияния. Причем самое поразительное заключалось в том, что Михаил Васильевич жил необычайно скромно, замкнуто, не любил появляться на людях.

Мне довелось слушать, с каким благоговением рассказывали о встречах с ним такие разные по темпераменту и почерку художники, как Александр Дейнека или Павел Корин, Кукрыниксы или Михаил Ромадин.

Потрясает то, что в жизни всех названных мною художников Михаил Васильевич Нестеров сыграл роль учителя, никак не навязывая своего мнения, сдержанно, скупо излагая свои взгляды на искусство. Но его слова западали в душу и запомнились на всю жизнь. Такова была моральная, этическая сила воззрений Нестерова. Истинный патриот, человек необычайно честный, прямой, искренний, он каждым своим появлением, одним своим замечанием оставлял незабываемое, неизгладимое впечатление.

Редкий, необычайно цельный и чистый человек был Михаил Васильевич Нестеров. Он был поистине одним из последних корифеев великой русской школы, давшей таких мастеров, как Василий Суриков. Виктор Васнецов, Михаил Врубель...