Шубникова-Гусева Н. Сергей Есенин в стихах и жизни

 
Сергей Александрович ЕсенинСергей Есенин — поэт необычайной судьбы и неповторимого дара. Ярчайшим метеором озарил он русскую поэзию XX века и неожиданно, страшно «сгорел на ветру». Его творческий путь был коротким, стремительным, отмеченным резкими поворотами. Его поэзия органично сочетала самые разные уровни русского общественного сознания и художественного опыта. Крестьянский сын Есенин обращался к истокам русской мифологии, использовал языческие и христианские мотивы, воспел и Русь святую, и Русь уходящую, и страну советскую. Оставаясь самобытным поэтом-реалистом, он не обошел художественных исканий символистов и романтиков, пролетарских писателей и авангардистов.

Редкий поэт вызывал такие полярные оценки своих современников и одновременно был так популярен и любим своим народом. Есенина называли «певцом голубени», «цветком неповторимым», «беспутным гением», «Дон-Кихотом деревни и березы»; одни превращали его в большевистского поэта, другие — в самого яркого представителя антибольшевизма и религиозного мистика. Сразу после смерти Есенина нездоровый ажиотаж вокруг его имени был подогрет «заупокойным ломом» стихов, статей, воспоминаний в духе брошюр А. Крученых «Хулиган Есенин», «Черная тайна Есенина» и некоторых других изданий. Н. И. Бухарин в фельетоне «Злые заметки», опубликованном в «Правде» 12 января 1927 года, писал: «Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого «национального характера»: мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни вообще». Под флагом борьбы с есенинщиной имя поэта было надолго вычеркнуто из истории русской литературы.

А популярность Есенина среди читателей все росла. По меткому замечанию Ю. Тынянова, к стихам Есенина относились «как к документам, как к письму, полученному по почте от Есенина»1.
Спустя 25 лет после его смерти удивительным, но неопровержимым стал факт: «на любви к Есенину сходятся и шестнадцатилетняя «невеста Есенина», комсомолка, и пятидесятилетний, сохранивший стопроцентную непримиримость «белогвардеец». Два полюса искаженного и раздробленного революцией русского сознания, между которыми, казалось бы, нет ничего общего...» 2.

В наши дни интерес к творчеству и жизни кудрявого гения русской поэзии не ослабевает. Появляются новые работы о поэте, в которых Есенин предстает далеким от привычных схем, «сложным и загадочным явлением»3. Публикуются ранее закрытые в спецхранах документы и воспоминания современников, вокруг которых порой разгорается резкая полемика в печати.

Но научная биография поэта до сих пор не написана. Малоизвестны московский период его жизни, связи с эсерами, зарубежные поездки. Имя Есенина остается источником легенд. Заметно обострилось внимание лишь к таким ранее закрытым в биографии поэта темам, как взаимоотношения с ВЧК— ОГПУ, интимная сфера жизни и, конечно, обстоятельства трагической смерти.

Одной из сенсаций минувших лет стало обсуждение версий гибели поэта. Первым мысль об убийстве Есенина высказал писатель В. Белов. Затем появилось огромное количество публикаций, в которых утверждалось, что поэт ушел из жизни не по собственной воле. Их авторы называли различные причины смерти: удушили, а потом повесили; проломили череп; застрелили из пистолета и т. д. В 1989 году была создана комиссия Есенинского комитета Союза писателей по выяснению обстоятельств смерти С. А. Есенина. Комиссию возглавил Ю. Л. Прокушев. Проделанная ею работа не позволила сделать вывод, что Есенин был убит.

Коммюнике с подробной информацией о результатах исследования было опубликовано в центральных газетах в августе 1993 года. Но выводы комиссии не удовлетворили некоторых почитателей Есенина. Они по-прежнему считают: полной уверенности в том, что поэт покончил жизнь самоубийством, нет. И поиск документов в архивах продолжается.
 
 
«...Под музыку лягушек я растил себя поэтом».
 
С. Есенин
 
 
Когда Есенин стал поэтом? Этот вопрос до сих пор остается неясным и порождает легенды. Ученые подвергают сомнению точность авторских дат некоторых ранних произведений, спорят об истоках творческого пути художника.

Согласно авторским датам, стихотворения «Вот уж вечер. Роса...», «Там, где капустные грядки...», «Выткался на озере алый свет зари...», «Подражанье песне», «Дымом половодье...», «Сыплет черемуха снегом...» написаны в 1910 году. К тому времени Есенину едва ли исполнилось 15 лет. Он окончил Константиновское земское училище и продолжил образование во второклассной учительской школе в Спас-Клепиках. Очарование этих ныне хрестоматийно известных строк испытывает каждый, кто берет в руки сборник стихов поэта:
 
Там, где капустные грядки
Красной водой поливает восход,
Клененочек маленький матке
Зеленое вымя сосет.
 
Ты поила коня из горстей в поводу,
Отражаясь, березы ломались в пруду.
Я смотрел из окошка на синий платок,
Кудри черные змейно трепал ветерок.
 
Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется — на душе светло.
 
Даты под этими и другими стихами Есенин впервые проставил лишь в 1925 году в наборном экземпляре подготовленного им «Собрания стихотворений». Других документов, подтверждающих даты написания ранних шедевров поэта, нет. Большинство из них опубликовано только в 1915 году. А стихотворения «Вот уж вечер. Роса...» и «Там, где капустные грядки...» поэт продиктовал своей жене С. А. Толстой-Есениной лишь осенью 1925 года, готовя свое Собрание, хотя указал дату — 1910 год.

В то же время совершенно точно известно, что в 1910—1914 годы Есенин писал другие стихи. Они отличались от цитированных выше не только по уровню мастерства, но и по содержанию («Поэт», «Звезды», цикл «Больные думы» и др.). Для сравнения приведем отрывки из двух одноименных стихотворений «Поэт» 1910—1912 годов.
 
Он бледен.
Мыслит страшный путь.
В его душе живут виденья.
Ударом жизни вбита грудь,
А щеки выпили сомненья.
Клоками сбиты волоса,
Чело высокое в морщинах,
Но ясных грез его краса
Горит в продуманных картинах.
 
Не поэт, кто слов пророка
Не желает заучить,
Кто язвительно порока
Не умеет обличить.
Не поэт, кто сам боится,
Чтобы сильных уязвить,
Кто победою гордится,
Может слабых устрашить.

Это соседство в раннем творчестве Есенина стихов разных по мастерству и содержанию явилось источником споров, сомнений и недоумений уже сразу после выхода подготовленного поэтом «Собрания стихотворений». Тем более что даты стихов на «социальные» темы, вроде «Поэта» и «Больных дум», подтверждаются документально. Есенин включил их в рукописные сборники 1911—1912 годов и неоднократно упоминал и цитировал в письмах.

Мог ли Есенин, которому едва исполнилось 15 лет, создать стихи, которые вошли в сокровищницу русской поэзии XX века? Соответствуют ли действительности даты, проставленные поэтом спустя много лет? Ведь известно, что Есенин сам сомневался в них, готовя свое Собрание. Окончательную простановку дат он отложил до корректуры, а она пришла 31 декабря 1925 года, когда поэта уже не было в живых.

Перечисленные факты оценивались исследователями по-разному. Те, кто принимал авторские даты, нередко утверждали, что у Есенина почти не было ученического периода. В 15 лет он не только пишет стихи, лучшие из которых вошли в сокровищницу русской поэзии, но и «создает поэтику, подобной которой не было в русской литературе» 4.

Другие не доверяли датам, проставленным поэтом спустя 15 лет, и относили большинство ранних стихов со «спорными» датами к концу 1914 — началу 1915 года. Поэтому ранний период творчества поэта (до конца 1914 года) оценивался ими порой прямо противоположно — как ученический, а стихи этого периода — как подражательные и несовершенные, в которых с трудом угадывается будущий великий поэт.

Напомним, что Есенин в августе 1912 года переехал в Москву, к отцу, где сначала служил в мясной лавке, а затем в конторе книгоиздательства «Культура» и типографии товарищества И. Д. Сытина; участвовал в революционном движении рабочих типографии, с 1913 до начала 1915 года учился на историко-философском отделении университета имени А. Л. Шанявского, состоял в Суриковском литературно-музыкальном кружке и в конце 1914 года был одним из организаторов журнала суриковцев «Друг народа». К январю 1914 года относится первое известное в настоящее время выступление Есенина в печати со стихотворением «Береза» в журнале «Мирок».

В 1914 году Есенин вступил в гражданский брак с Анной Романовной Изрядновой — миловидной и скромной корректоршей сытинской типографии. «В конце декабря,— вспоминала впоследствии Анна,— у меня родился сын. Есенину пришлось много канителиться со мной. (...) На ребенка смотрел с любопытством, все твердил: «Вот я и отец»5. По словам дочери поэта Т. С. Есениной, А. Р. Изряднова более всего «уважала в муже труженика — кому как не ей было видно, какой путь он прошел всего за десять лет, как сам себя менял внешне и внутренне; сколько вбирал в себя — за день больше, чем иной за неделю или за месяц» 6. В биографических заметках сделанных С. А. Толстой-Есениной, есть запись со слов д. Р. Изрядновой: «У А. Р. есть Гете с автографом Сергея. Были Майков, Мережковский. Хватал все выходившие книги у Сытина, собирал книги».

М. М. Бахтин в своих лекциях по русской литературе, прочитанных в 20-х годах, утверждал, основываясь на том, как поэты обычно входят в литературу: «Говорят, что Есенин возник непосредственно из Кольцова, а также из глубин народных. Но это не так (...) Выйти прямо из глубин народных в XX веке литературное явление не может: оно должно прежде всего определиться в самой литературе (...) Чтобы войти в литературу, нужно к ней приобщиться и, приобщившись, внести уже свой голос...» 7

Но применимы ли к Есенину общие мерки? Остается все-таки загадкой, почему поэт «браковал» свои ранние шедевры, не включая их в дошедшие до нас рукописные сборники 1911—1912 годов, почему он не упоминал их в своих письмах 1910—1914 годов, почему не публиковал их в эти годы, а выбирал для печати другие стихи? Однако вопросы и сомнения, как представляется, не дают основания отменить авторские даты. И так же, как нет документов, их подтверждающих, так нет и других документов, их опровергающих. Что же касается отсутствия автографов многих, лучших ранних стихов Есенина, то поэт писал об этом в письме В. С. Чернявскому (июнь—июль 1915): «Черновиков у меня, видно, никогда не сохранится. Потому что интересней ловить рыбу и стрелять, чем переписывать».

О своих первых стихотворных опытах Есенин замечал в автобиографиях (противореча, кстати, собственным датировкам лучших из ранних стихов): «Пробуждение творческих дум началось по сознательной памяти до 8 лет». «Стихи я начал писать рано, лет девяти, но сознательное творчество отношу к 16-17 годам». Поэт воспитывался у деда и бабки, которые знали наизусть множество народных песен, сказок и легенд. «Часто собирались у нас дома слепцы, странствующие по селам, пели духовные стихи о прекрасном рае, о Лазаре, о Миколе и о женихе, светлом госте из града неведомого». Есенин неоднократно отмечал влияние на его творчество в самом начале не только песен и частушек, но и «уличной жизни», непохожей на домашнюю, где были луга и огороды, озера и река, и луна, стоящая «стоймя в воде».

В ранних стихах Есенина нас пленяет песенный лиризм, красота и ширь родной земли, ее живые звуки, запахи и краски. «Разухабистой гурьбой» бредут рекруты, играет тальянка, плачут глухари, полыхают зори и пророчит счастье «колдовная» сутемень («Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха...», «Выткался на озере алый свет зари...», «По селу тропинкой кривенькой...» и др.). Далекие от суетной жизни, идут степными тропами и «молятся на копны и стога» странники и богомольцы («Калики», «Гой ты, Русь, моя родная...», «Шел Господь пытать людей в любови...» и др. Но и социальные, гражданские мотивы возникают уже в поэзии 1910—1914 годов: «Поэт», «Больные думы», «Моя жизнь» и др. В стихотворениях «Молитва матери», «Богатырский посвист», «Узоры», «Бельгия», в поэме «Галки» (текст не сохранился) Есенин живо реагировал на события Первой мировой войны. Обращаясь к русской истории, он воспел бунтарский дух и силу русского народа в поэмах «Песнь о Евпатии Коловрате» и «Марфа Посадница».

9 марта 1915 года произошло событие, во многом определившее творческую судьбу Есенина. В этот день тогда еще неизвестный поэт приехал в Петроград, где встретился с Блоком. В тот же день Блок сделал запись: «Стихи свежие, чистые, голосистые, многословные». Таких свежих, голосистых стихов, привезенных в Петроград завязанными в деревенский платок, было шестьдесят. Шесть из них Блок отобрал для печати. Дал Есенину рекомендательные письма к поэту С. М. Городецкому и издательскому работнику М. П. Мурашеву и надписал на память свою книгу.

Стихи, среди которых, конечно же, были написанные «под музыку лягушек», принесли Есенину известность. Он познакомился с писателями и поэтами Н. А. Клюевым, А. М. Ремизовым, М. Горьким, А. А. Ахматовой, Н. С. Гумилевым и др. Был принят в аристократических салонах, читал стихи на воскресном приеме у 3. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковского.

22 апреля 1915 года в журнале «Голос жизни» (редактор Д. В. Философов) были напечатаны стихотворения Есенина «Гусляр» («Темна ноченька, не спится...»), «Пахнет рыхлыми драченами...» («В хате»), «Богомолки» («По дороге идут богомолки...»), «Рыбак» («Под венком лесной ромашки...»). Стихи сопровождала статья 3. Н. Гиппиус «Земля и камень» (за подписью «Р. Аренский»). «Декадентская мадонна» писала: «В стихах Есенина пленяет какая-то «сказанность» слов, слитость звука и значения, которая дает ощущение простоты. (...) Тут (...) мастерство как будто данное: никаких лишних слов нет, а просто есть те, которые есть, точные, друг друга определяющие». Это была первая рецензия на стихи Есенина.

А 24 апреля 1915 года Есенин писал Н. А. Клюеву: «Стихи у меня в Питере прошли успешно. Из 60 приняли 51. Взяли «Северные записки», «Русская мысль», «Ежемесячный журнал» и др. (...) Осенью Городецкий выпускает мою книгу «Радуница». О Есенине писали и говорили как о чуде, «нечаянной радости». Всем казалось, что нежданно-негаданно, точно в сказке, в Петрограде появился сверхталантливый деревенский поэт.
Но некоторые петроградские литераторы — М. Кузмин, Г. Иванов, Г. Адамович, Н. Гумилев говорили о Есенине довольно холодно. Анна Ахматова впоследствии вспоминала: «Мне всегда казалось, что Есенин относится ко мне и ко всем тем, кто меня окружал, как к своей полярности, и в силу этой полярности возможность взаимопонимания исключал» 8.
 
 
«Я пришел, как суровый мастер...»
С. Есенин
 
Есенина называют поэтом органическим. Хрестоматийными стали слова М. Горького: «Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой «печали полей» (* Слова С. Н. Сергеева-Ценского), любви ко всему живому в мире и милосердия, которое — более всего иного — заслужено человеком».
Но при этом нередко забываются слова, сказанные самим поэтом: искусство — «есть значное служение выявления внутренних потребностей разума». В. Шершеневич, близко знавший поэта, писал в 1926 году: «Теперь уже стало общей фразой, что «Есенин пел, как соловей, что у Есенина стихи выливались непосредственно из сердца». Никогда и ничего в поэзии само собой не выливается. Это — фраза» 9. Художник и писатель Ю. Анненков вспоминал в 1954 году в Париже: «Распространенное мнение о том, будто Есенин был поэтом, произведения которого слагались сами собой, без труда, без кройки, совершенно не верно. Я видел его черновики, зачеркнутые, перечеркнутые, полные помарок и поправок, и если строй его поэзии производит впечатление стихийности, то это лишь секрет его дара и его техники, о которой он очень заботился» 10.

Есенин не только пел, как соловей, и не только писал стихи, как «поют славу Господу лесные птицы» (Б. Ширяев)11. Он был оригинален в своих эстетических взглядах и создал поэтику, в которой словесный образ отражает «узловую завязь природы с сущностью человека». В раннем творчестве эта завязь была едва намечена. В предреволюционные и революционные годы, особенно в повести «Яр» (1915), стихотворениях «Русь» (1914), «Край любимый! Сердцу снятся...» (1914), «Устал я жить в родном краю...» (1916), «О Русь, взмахни крылами...» (1917), она становится своеобразной чертой его поэтики.
Вопрос об отношении Есенина к революции вызывал немало споров. Сам поэт в автобиографических заметках «О себе» (1925) писал: «В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном». Правда, годом ранее он высказался более сдержанно: «Первый период революции встретил сочувственно, но больше стихийно, чем сознательно».

В то же время в поэме «Страна негодяев», датированной Есениным 1922—1923 годами, есть и такие слова, вложенные в уста Номаха:
 
Пустая забава!
Одни разговоры!
Ну что же?
Ну что же мы взяли взамен?
Пришли те же жулики, те же воры
И вместе с революцией
Всех взяли в плен...
 
 
Эти семь строк, изъятые после смерти Есенина в начале 1926 года из корректуры подготовленного поэтом «Собрания стихотворений», с тех пор не воспроизводились ни в одном из его Собраний сочинений и сборников. Не включены они даже в варианты III тома наиболее полного и научного шеститомного издания Собрания сочинений С. А. Есенина 1977—1980 годов.

Однако нет сомнения, что Есенин встретил революцию с вдохновением и восторгом. Он был тогда счастлив. С женитьбой на 3. Н. Райх («милой Зикан») в июле 1917 года он связывал романтические надежды на свой дом и семейный очаг. «В эти месяцы,— вспоминал его друг В. С. Чернявский,— были написаны одна за другой все его богоборческие и космические поэмы о революции. (...) Он был весь во власти образов своей «есенинской Библии». (...) «Пророк Есенин Сергей» с самой смелой органичностью переходил в его личное «я» 12. «Поэтическая Библия» состояла из 10 «маленьких поэм»: «Певущий зов», «Отчарь», «Октоих», «Пришествие», «Преображение», «Инония», «Сельский часослов», «Иорданская голубица», «Небесный барабанщик» и «Пантократор», в которых Есенин воспел «буйственную Русь». Прологом к циклу этих поэм было стихотворение «Товарищ» (март 1917), в котором, по мнению С. Маковского, Есенин первым из поэтов приблизил к русской революции образ Христа. «Блок выразил по-интеллигентски — холодно несколькими словами,— писал на склоне лет бывший редактор петербургского журнала «Аполлон» (1909—1917),— то, что в поэме Есенина согрето крестьянским чувством» 13. Такие же нежные и естественные чувства владеют героем библейских поэм. Полноправный житель космоса, он несет солнце, как сноп овсяный, на руках, ходит по тучам, как по ниве, пятками свешиваясь с облаков, и раскусывает месяц, как орех. Это отличает космизм Есенина от «космических» произведений того же В. Маяковского, в которых бушуют прежде всего земные страсти.

Одной из лучших поэм цикла является «Инония». Изящные и трогательные в роскошном золотом облачении строки рисуют преображенную революцией иную страну — двойника России.
 
В синих отражаюсь затонах
Далеких моих озер.
Вижу тебя, Инония,
С золотыми шапками гор.
Вижу нивы твои и хаты,
На крылечке старушку мать;
Пальцами луч заката
Старается она поймать.
Прищемит его у окошка,
Схватит на своем горбе,—
А солнышко, словно кошка,
Тянет клубок к себе.
И тихо под шепот речки,
Прибрежному эху в подол,
Каплями незримой свечки
Капает песня с гор...
 
Окружающий земной и небесный поэтический мир Есенина и раньше смотрелся в зеркало вод, отражаясь и познавая свою иную, нездешнюю, суть и преображаясь («...Отражаясь, березы ломались в пруду», «Выткался на озере алый свет зари...», «Смолкшим колоколом над прудом/Опрокинулся отчий дом» и т. д.). В «Инонии» в зеркале вод «отражаются» революционные чаяния народа о земном «мужицком» рае. Отрицая путь к счастью через страдания и крест Христа, герой поэмы — пророк Есенин Сергей показывает людям иной путь — он врачует и исцеляет их души словом.

Основанные на слиянии христианской и языческой символики, библейские поэмы вызывали немало споров. В. Ходасевич считал «Инонию» «грубо кощунственной» и «открыто антихристианской» 14. А философ-богослов В. Н. Ильин связывал «пленительный и по-своему глубокий образ» поэта с перекрещиванием мотивов народных — языческих и христианских. Есенин-отрок чудесным образом сохраняет во внутреннем гармоничном равновесии оба мотива... Это Лель крещеный...— «Чудо-чудное, диво-дивное...». Христианство Есенина, как и Достоевского, он считал особым, «но все же это христианство»15.

Есенин выступал против деления своего творчества на периоды. В то же время в «Ключах Марии» (1918) он писал: «Человеческая душа слишком сложна для того, чтоб заковать ее в определенный круг звуков какой-нибудь одной жизненной мелодии или сонаты». Различные «жизненные мелодии и сонаты» самого Есенина при всей цельности и органическом единстве его «вихревого и взрывчатого», как время революции, творчества были связаны с поиском новых средств отражения жизни. Участвуя в работе разных, порой несовместимых литературных группировок [литературная группа «Скифы» (Иванов-Разумник, Н. Клюев, А. Белый); поэты «Пролеткульта»], Есенин неизменно подчеркивал независимость своей поэтической позиции. Та же независимость позиции была ему свойственна и в имажинистский период.

Декларация имажинистов, под которой подписались Сергей Есенин, Рюрик Ивнев, Анатолий Мариенгоф, Вадим Шершеневич, Борис Эрдман и Георгий Якулов, была опубликована 30 января 1919 года. К тому времени Есенин — сложившийся самобытный поэт. Он выпустил шесть книг стихов: «Радуница» (1916), «Исус-младенец» (1918), «Голубень» (1918), «Преображение» (1918), «Сельский часослов» (1918) и второе издание «Радуницы» (1918), написал программную статью «Ключи Марии» (1918). Главным для поэта было желание утвердить собственную поэтическую школу.

Однако очень скоро Есенин понял, что его надежды на имажинизм не оправдались. Уже в 1920 году он писал в своей полемической статье «Быт и искусство»: «Собратьям моим кажется, что искусство существует только как искусство. Вне всяких влияний жизни и ее уклада (...) Но да простят мне мои собратья, если я им скажу, что такой подход к искусству слишком несерьезный... (...) У собратьев моих нет чувства родины во всем широком смысле этого слова, поэтому у них так и несогласовано все». Со стороны Есенина, который говорил: «Чувство родины — основное в моем творчестве» и неизменно выражал любовь к родине в своих стихах, эта оценка «собратьев» была уничтожающей. В то же время Есенин никогда не перечеркивал художественных поисков имажинистов. В автобиографии, написанной 20 июня 1924 года, он отметил, что это течение «повернуло формально русскую поэзию по другому руслу восприятия».

Стихи 1919—1923 годов «Кобыльи корабли», «Хулиган», «Исповедь хулигана», цикл «Москва кабацкая» и др., в которых некоторые исследователи творчества Есенина до сих пор видят «отрицательное» влияние имажинизма, «увлечение вычурными образами и нарочито вульгарной лексикой», не были для поэта пустым трюкачеством. Это был естественный поэтический и гражданский протест против «умерщвления личности как живого». В письме Е. И. Лившиц, написанном в августе 1920 года, поэт горько признал: «...Идет совершенно не тот социализм, о котором я думал, а определенный и нарочитый, как какой-нибудь остров Елены, без славы и без мечтаний. Тесно в нем живому, тесно строящему мост в мир невидимый, ибо рубят и взрывают эти мосты из-под ног грядущих поколений».

В эту жестокую эпоху, когда, по словам Маяковского, лирика «в штыки» была «неоднократно атакована» и вместо живых соловьев в поэзии начинали щелкать стальные, Есенин взывал к человечности и милосердию. Лирический герой его стихов, именующий себя хулиганом, поражал нарочитостью своей вызывающей позы, грубостью и дерзостью выражений. Но смысл этой позы состоял в том, чтобы пробудить в людях сострадание к ближнему, осветить потемки чужих душ, яблоком упасть к чужим ногам:
 
Я нарочно иду нечесаным,
С головой, как керосиновая лампа, на плечах.
Ваших душ безлиственную осень
Мне нравится в потемках освещать.
Мне нравится, когда каменья брани
Летят в меня, как град рыгающей грозы,
Я только крепче жму тогда руками
Моих волос качнувшийся пузырь.
 
 
За внешней бравадой и удалью хулигана скрывались грусть и обида, и пронзительная нежность ко всему живому, и великое сострадание, и проникновенная любовь к родине:
 
Я люблю родину.
Я очень люблю родину!

Протест против бездуховности усилился у Есенина в цикле «Москва кабацкая», который он начал писать во время зарубежной поездки со своей женой, знаменитой танцовщицей Айседорой Дункан. 3 октября 1921 года они познакомились, 2 мая 1922 года поженились, а 10 мая улетели за границу. Есенину было 26 лет, а Дункан 45. Она была хороша собой. Великая женщина, прославленная тысячами эстетов Европы, пережившая страшную трагедию (двое ее маленьких детей погибли в Париже в автомобильной катастрофе), и великий русский поэт — эти два очень одиноких, раздираемых страстями человека многое дали друг другу, хотя немало друг друга и мучили. «За все, за все, за все тебя благодарю я...» — написал Есенин на книге «Пугачев», подаренной Дункан.

С мая 1922 до начала августа 1923 года Есенин побывал в Германии, Франции, Италии, США и других странах. На Западе поэт увидел «ужаснейшее царство мещанства, которое граничит с идиотизмом». «Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им пахнет. (...) Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод и людоедство, зато у нас есть душа, которую здесь за ненадобностью сдали в аренду под смердяковщину» — так писал Есенин в письме из Дюссельдорфа 1 июля 1922 года одному из своих друзей. И в другом письме А. Мариенгофу из Нью-Йорка 12 ноября 1922 года уже с горькой иронией: «И правда, на кой черт людям нужна эта душа, которую у нас в России на пуды меряют. Совершенно лишняя штука эта душа, всегда в валенках, с грязными волосами и бородой Аксенова. С грустью, с испугом, но я уже начинаю учиться говорить себе: застегни, Есенин, свою душу, это так же неприятно, как расстегнутые брюки».

Вернувшись в Россию, полный новых творческих планов, в 1923 году он написал цикл из семи стихотворений, посвященный актрисе московского Камерного театра Августе Миклашевской: «Заметался пожар голубой...», «Ты такая ж простая, как все...», «Пускай ты выпита другим...», «Дорогая, сядем рядом...», «Мне грустно на тебя смотреть...», «Ты прохладой меня не мучай...», «Вечер черные брови насопил...» Позже А. Л. Миклашевская вспоминала: «Целый месяц мы встречались ежедневно. Очень много бродили по Москве, ездили за город и там подолгу гуляли. Была ранняя золотая осень. Под ногами шуршали желтые листья...

— Я с вами, как гимназист...— тихо, с удивлением говорил мне Есенин и улыбался (...)
Чаще всего встречались в кафе, каждое новое стихотворение он тихо читал мне (...) Написал последнее стихотворение:
 
Вечер черные брови насопил.
Чьи-то кони стоят у двора.
Не вчера ли я молодость пропил?
Разлюбил ли тебя не вчера?
 
 
Как всегда, тихо прочитал все стихотворение и повторил:
Наша жизнь, что былой не была...» 16
 
Цикл, посвященный А. Л. Миклашевской, под общим названием «Любовь хулигана», вошел в книгу «Москва кабацкая», изданную в 1924 году. Отчаянный бунт «московского озорного гуляки» против «ненужности» души, из которой растут слова самых нежных и кротких песен, завершала лирическая элегия:
 
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым...
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь...
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
 
Ни один сборник Есенина не вызывал таких разноречивых откликов, как «Москва кабацкая». В нем видели «ужас, отчаяние и безнадежность», «тяжелые и неприятные строки» и «щемящую грусть», «новую свежесть слов», укрепляющую за Есениным право на звание одного из лучших лириков нашей эпохи. Стихи «Сорокоуст», «Хулиган» («Дождик мокрыми метлами чистит...»), «Исповедь хулигана» пользовались огромной популярностью, особенно в исполнении автора. Они принесли поэту признание среди зарубежных литераторов. Есенина называли «русским принцем поэтов» 17 и «могучим русским лириком с исключительным даром чувства» 18. Бельгийский писатель Франс Элленс, подготовивший в 1922 году в Париже вместе со своей женой М. М. Милославской книгу Есенина под названием «Confession dun voyou» («Исповедь хулигана»), писал в предисловии к ней: «Два его (Есенина.— Н. III.-Г) произведения — «Страна негодяев» и особенно «Исповедь хулигана» — изображают поэта таким, каким он был, смело и без прикрас. В последнем из них звучат два мотива — резкий да нежный: то поэт бушует, как ураган, то шелестит, как утренний ветерок в молодой листве. (...) В другой поэме под названием «Пугачев» ярко проявляются подлинные стремления и чаяния Есенина, здесь речь идет о русском бунтовщике, предводителе восставших крестьян, преследуемых крепостниками екатерининского времени. (...) Над всеми восемью песнями «Пугачева» витает дух Гомера».

Как правило, в лирике Есенина мы имеем дело со сложной диалектикой развития образа, с системой двойников, с взглядом на себя со стороны, из «Зазеркалья»:
 
Слушай, поганое сердце,
Сердце собачье мое.
Скучно мне с тобой, Сергей Есенин,
Подымать глаза...
Нет!
Никогда с собой я не полажу,
Себе, любимому,
Чужой я человек.
Себя усопшего
В гробу я вижу,
Под аллилуйные
Стенания дьячка
Я веки мертвому себе
Спускаю ниже,
Кладя на них
Два медных пятачка.
 
 
В одном из ранних стихотворений Есенина есть строчка: «Я говорю с самим собой». Она отражает отличительную особенность лирики Есенина — ее диалогичность, столкновение противоположных начал. Есенин — автор «Инонии» спорит с Есениным — автором «Радуницы» — «Чую радуницу Божью», а Есенин «Москвы кабацкой» противопоставляет себя пророку Сергею Есенину — герою «Инонии».

«Жизненная мелодия» поэзии Есенина, а с ней и стиль «словесной походки» резко изменились в 1924—1925 годах, особенно в стихах, написанных на Кавказе. Поэт настойчиво обращал внимание на свое внутреннее «переструение». В автобиографии, датированной 20 июня 1924 года, Есенин писал: «После заграницы я смотрел на страну свою и события по-другому. (...) Сейчас я отрицаю всякие школы. Считаю, что поэт и не может держаться определенной какой-нибудь школы. Это его связывает по рукам и ногам. Только свободный художник может принести свободное слово». В письме Г. А. Бениславской, наиболее близкому в эти годы другу и помощнице в издательских делах, Есенин писал 20 декабря 1924 года: «Я чувствую себя просветленным, не надо мне этой глупой шумливой славы, не надо построчного успеха. Я понял, что такое поэзия. (...) Путь мой, конечно, сейчас очень извилист. Но это прорыв». Иван Грузинов вспоминал, что поэт говорил ему в 1924 году: «Я ломаю себя. Давай мне любую теорию. Я напишу стихи по любой теории».

На смену бурным страстям и диссонансам «Москвы кабацкой» в поэзию Есенина входит «иная жизнь, иной напев». Герой снимает маску скандалиста и хулигана и обнаруживает, на мой взгляд, свою истинную суть — мудрого философа — недаром герой Есенина в юности был пастухом — пас дух! *
Вместе с отсутствием сожаления о былом, так пронзительно завершившем скандалы отчаянного сорванца: «Не жалею, не зову, не плачу...», «Не жаль мне лет, растраченных напрасно,/ Не жаль души сиреневую цветь»,— все настойчивее звучит мотив принятия многоликой окружающей жизни:
 
 
Приемлю все,
Как есть все принимаю...
Только я в эту цветь, в эту гладь,
Под тальянку веселого мая,
Ничего не могу пожелать,
Всё, как есть, без конца принимая.
Принимаю — приди и явись,
Все явись, в чем есть боль и отрада...
Мир тебе, отшумевшая жизнь.
Мир тебе, голубая прохлада.
 
 
Герой только внешне выглядит прохожим и «праздным соглядатаем». Его сердце постоянно мучают вопросы, на которые он не пытается дать ответы, принимая различные позиции и точки зрения. «Русь уходящая», «Русь бесприютная» и «Русь советская» равноправно предстают в поэзии Есенина, и вопрос: «Куда несет нас рок событий?» — находит различные ответы в словах многочисленных персонажей его произведений.

«Разговаривающий Есенин» — так очень точно назвала героя есенинской лирики последних лет критик Алла Марченко. В эти годы поэт проявляет интерес к жанрам дружеского послания: «Поэтам Грузии», пишет стихотворные письма — «Письмо матери», «Письмо к женщине», «Письмо деду», «Письмо к сестре», создает поэмы «Песнь о великом походе», «Поэма о 36», «Ленин» (отрывок из поэмы «Гуляй-поле»), «Анна Снегина», в которых отображает многоликую революционную эпоху. Но противоречия времени выражаются теперь не только через разговор героя с самим собой, но и через диалог действующих лиц.

Персонажи «Анны Снегиной» — поэмы о первой любви и революции — герой-рассказчик, старый мельник, старуха мельничиха, помещица Анна Снегина, разные мужики: «отвратительный малый» возница, бунтарь Прон, его брат-хвальбишка и трус Лабутя, обсуждающие «крестьянскую жисть», дают разное толкование происходящим событиям. И в реальном столкновении их противоречивых мнений отражается «большая эпическая тема» революционной России.
 
* В статье «Ключи Марии» Есенин писал: «В древности никто не располагал временем так свободно, как пастухи. Они были первые мыслители и поэты, о чем свидетельствуют показания Библии и апокрифы других направлений. Вся языческая вера в переселение душ, музыка, песня и тонкая, как кружево, философия жизни на земле есть плод прозрачных пастушеских дум».
 

«Пусть вся жизнь моя за песню продана»
 
С. Есенин
 
 
«Не «русизмом» и не «национальностью» завоевал себе признание Есенин,— утверждал в 20-е годы Н. Асеев. И не только голым талантливым нутром. Биографию свою положил он в основу своей популярности. (...) Она-то и подчеркивала и акцентировала его стихи...» 19

«Его знают даже те люди, которые никогда есенинских стихов не читали, да и вообще никаких стихов не читают,— писал в 1929 году Г. Адамович.— Несомненно, главная причина этого — в неожиданном самоубийстве поэта, да еще, пожалуй, в некоторых обстоятельствах, его самоубийству предшествовавших: в любви к Айседоре Дункан, их поездке по Европе, их разрыве, наконец. Короткая, бурная и печальная жизнь Есенина многих поразила, и об этой жизни стали слагаться легенды» 20. В самоубийстве Есенина видел главную причину «культа личности» поэта философ Н. Бердяев 21.

Внешняя сторона жизни, обраставшая скандальными легендами, порой заслоняла истинный облик поэта. «Биографический» Есенин противопоставлялся «стиховому». Знаменательно признание Тэффи, записанное мемуаристом А. Седых: «Поэт-то Есенин был хороший, но поведение у него было совсем уж какое-то подзаборное» 22. Или слова Б. Зайцева, который назвал Есенина дарованием простодушным и пронзительным, а «время Есенина и Дункан» — временем «безобразного пьянства и полного оголтения» 23.

Порой жизнь поэта служила «материалом при оценке его творчества». Доминанту «советского хулигана», имеющую явно политическую окраску, ярко отразили писатели-эмигранты 3. Гиппиус и Ив. Бунин.
М. Осоргин расценил характеристику Есенина — «талантливый поэт и хулиган» — обычной и общепринятой, подчеркнув, что последний эпитет Есенин «дал себе сам и от него не отказывался» 24. Так в расхожей и огрубленной форме Осоргин выразил две ипостаси поэтического мифа, завоевавшего чувства и сознание русских людей XX века.

Зачастую Есенин не только проявлял равнодушие к тому, что о нем сочиняли, но и сам был источником ходивших о нем легенд. «Биография поэта,— заметил критик А. Воронский в статье «Об отошедшем»,— мало известна: по причинам, ему только ведомым, он скрывал и прятал ее» 25. Отмеченный редчайшим даром, искренней добротой, необъяснимым обаянием и общительностью, он был, по словам одного из отечественных мемуаристов, «всем чужой и каждому близкий».

Поэт В. И. Эрлих приводил в своих воспоминаниях слова Есенина: «Знаешь, я ведь теперь автобиографий не пишу. И на анкеты не отвечаю. Пусть лучше легенды ходят! Верно?» 26.

Так же как Маяковский «делал стихи», Есенин делал свою биографию. Одни эпизоды и факты он намеренно оставлял в тени, другие — творил и закреплял в рассказах своим знакомым и даже в автобиографиях, которые неоднократно «редактировал».

«Пусть вся жизнь моя за песню продана» — так выразил Есенин собственную уникальную диалектику создания поэтического образа, до сих пор не раскрытую отечественными и зарубежными исследователями, но проявившуюся в противоречиях восприятия его личности и поэзии. И речь может идти вовсе не об автобиографичности. Скорее наоборот. Есенин написал «Москву кабацкую» не потому, что пошел в кабак, а, напротив, пошел в кабак, чтобы отразить «Москву кабацкую». Поэтому не стоит воспринимать написанное Есениным в автобиографии (октябрь 1925 года): «Что касается остальных автобиографических сведений — они в моих стихах» слишком буквально. Какие же это сведения? И отражают ли они реальную биографию или, скорее, творческую жизнь его души?

Есенин родился осенью. А в раннем стихотворении «Матушка в купальницу по лесу ходила...» (1912) он писал:
 
Родился я с песнями в травном одеяле.
Зори меня вешние в радугу свивали.
Вырос я до зрелости, внук купальской ночи,
Сутемень колдовная счастье мне пророчит.
 
Символически связывая свое рождение с купальницей — кануном праздника Ивана Купалы, приходящимся на 23 июня, поэт имеет в виду свое творческое предназначение. По народным поверьям, многие растения в купальницу и в день Ивана Купалы получают колдовскую и целебную силу (вспомним: «Каждый стих мой душу зверя лечит»). Немаловажно также, что имя Аграфены Купальницы перекликается с именем бабки поэта Аграфены Панкратьевны, которая растила Сергея. Поэтому Есенин называет себя «внуком купальской ночи».

Отражая в стихах свою духовную биографию, поэт нередко создает образ, противоречащий его собственным мечтам и привязанностям. Если в жизни он боялся одиночества, тянулся к дому, уюту, мечтал о друге, то в стихах «молился на алы зори, причащался у ручья», подчеркивая тем самым «завязь природы с сущностью человека»:
 
Счастлив, кто в радости убогой,
Живя без друга и врага,
Пройдет проселочной дорогой,
Молясь на копна и стога.
 
«Каждый день я у других колен»,— писал Есенин в стихах 1925 года, называя себя «похожим на Дон-Жуана». Но за скандальной славой «беспокойного повесы» и хулигана скрывался умный, серьезный и глубокий человек. Друг поэта В. С. Чернявский вспоминал, что Есенин надеялся «жениться на хорошей, верной девушке, которую не удается встретить». Огромный успех у женщин чаще всего затмевал его собственные чувства. Недаром «слова самых нежных и кротких песен» он посвятил А. Л. Миклашевской и их «былой» жизни, что «былой не была».

Есенин-человек боится смерти, потому что любит жизнь. Для Есенина-поэта самое страшное состоит в том, что «новый с поля придет поэт». «Без меня будут юноши петь, / Не меня будут старцы слушать». Не писать для него значило — умереть.
Даже в «Анне Снегиной», казалось бы, самой «автобиографичной» из произведений Есенина,— лишь иллюзия «документальной подлинности». По верному замечанию А. Марченко, лирический герой и автор поэмы «сознательно разведены».

Параллельно с собственной духовной биографией в стихах Есенина проходит перед нами биография «двойника» поэта — самого «кудрявого» русского дерева — клена:
 
...Клененочек маленький матке
 Зеленое вымя сосет.
 
Стережет голубую Русь
Старый клен на одной ноге...
 
Облезлый клен
Своей верхушкой черной
Гнусавит хрипло
В небо о былом.
 
Клен ты мой опавший, клен заледенелый...
 
Есенинский миф — своеобразный диалог жизни и стихов. Поэт всецело подчинял свою жизнь поэзии. Нередко на задний план отступали любовь, семья, дом, уют. Поэтому многим знавшим Есенина он казался странным. Скиталец в воспоминаниях писал, что к нему относились «как к чудаку или немножко ненормальному». С. Виноградская замечала, что жил Есенин «странно», не по-обычному — шумно, беспокойно, не чувствуя разницы между днем и ночью. Б. Зубакин в одном из писем М. Горькому (вторая половина 1926 года) писал о Есенине: «Шло от него прохладное и высокое веяние гения. Лукавый, человечно-расчетливый, двоедушный — вдруг преображался, и все видели, что ему смешны все расчеты земные — и слова — и «люди», и он сам себе — каким он был только что с ними. Он становился в такие минуты очень прост и величав — и как-то отсутствующ. Улыбался все рассеянней и нежней — как-то поверх всего,— но всем. Он не был «падшим ангелом», он был просто ангелом — земным» 27. Характерна реплика отца, записанная в неопубликованных воспоминаниях сестры поэта Е. А. Есениной: «...он не такой, как мы. Он Бог его знает кто».

Жизнь Есенина превращалась в творимую легенду; создаваемому образу подчинялось все. Поступками «проигрывались» ключевые сюжеты и эпизоды собственных произведений. Вспомним хотя бы кульминационную сцену с зеркалом из поэмы «Черный человек». Как известно, первый вариант поэмы был написан Есениным во время зарубежной поездки 1922—1923 годов. Осенью 1923 года, вернувшись в Москву, Есенин читал поэму А. Мариенгофу, В. Шершеневичу, А. Миклашевской, Г. Якулову, С. Виноградской, Н. Эрдману и другим. По словам А. Мариенгофа и С. Виноградской, имелся автограф этого варианта поэмы, который до нас не дошел. Окончательный, дошедший до нас вариант записан и закончен 12 и 13 ноября 1925 года. Однако сцена с зеркалом репетируется поэтом в различных вариантах еще в 1922 году и в последующие годы вплоть до последних дней жизни. Есенин «вживался» в образ, наблюдал со стороны, как он выглядит в зеркале и какое впечатление производит на окружающих.

Человеческое и творческое «Я» Есенина постоянно ведут диалог. Поэма уже написана. А Есенина тянет к ней как магнитом. Репетиции сцены с зеркалом продолжаются. В письме Г. Бениславской от 20 декабря 1924 года поэт писал: «...хочу сшить себе обязательно новый, модный костюм. Лакированные ботинки, трость, перчатки — это все у меня есть. Я купил уже. (...) Я буду болтать тросточкой и говорить, закатывая глаза: «Какая прекрасная погода!» Я обязательно научусь этому перед -зеркалом. Мне интересно, как это выглядит».

Поэт В. Наседкин, ставший мужем старшей сестры Есенина — Кати, писал: «Над «Черным человеком» Есенин работал два года. Эта жуткая исповедь требовала от него колоссального напряжения и самонаблюдения. Я дважды заставал его пьяным в цилиндре и с тростью перед большим зеркалом с непередаваемой нечеловеческой усмешкой, разговаривавшим со своим двойником — отражением или молча наблюдавшим за собою и как бы прислушивающимся к самому себе» 28. Что же касается основной идеи этой гениальной поэмы Есенина, которая отнюдь не является ни «поэмой конца», ни «поэмой кризиса» и «поэмой судьбы», ни тем более «реквиемом поэта», а отражает вечную борьбу Добра и Зла, то она владела поэтом всю творческую жизнь.

В письме М. П. Бальзамовой (осень 1914 года) Есенин замечал, что «продал свою душу черту,— и все за талант». Здесь же он вспоминал сказочный мотив превращения гадкого человека в пугало. Известна дарственная надпись Есенина приемной дочери Дункан Ирме на книге «Пугачев»: «Ирме от черта».

Наряду с творческими параллелями Есенин использует и биографические. Объясняя причины скандала, происшедшего в Нью-Йорке в начале 1923 года у Мани-Лейба (М. Л. Брагинского), Есенин пишет: «Это у меня та самая болезнь, которая была у Эдгара По, у Мюссе. Эдгар По в припадке разб[ивал] целые дома». Подробнее об обстоятельствах этого инцидента можем прочитать в воспоминаниях В. Левина, а здесь отметим, что Есенин не только создает очередную биографическую легенду, но и проводит биографическую параллель, указывающую на творческую «взаимосвязь» поэмы «Черный чело-зек» с «Аббатом» Э. По и циклом «Ночи» А. Мюссе, исключительно важную для понимания ее сквозного мотива: «Друг мой, друг мой, / Я очень и очень болен./ Сам не знаю, откуда взялась эта боль».

Эстетический смысл имели и «костюмные странности» Есенина и связанные с ними легенды о деревенском Леле, цилиндре и лакированных башмаках, ставших символом крестьянской России и ухода в мировую славу.

Театрализации жизни, «ряженью» Есенин придавал особый смысл. По словам его старшей сестры Кати, приезжая из Москвы в Константинове, он плел костюмы из цветов своей младшей сестре Шуре. «Он умел из цветов с длинными стеблями делать платья и разных фасонов шляпы». «Примерить же лишний раз какой-нибудь шелковый платок или надеть японский халат,— писал В. Наседкин,— доставляло ему не меньшее удовольствие, чем прочитать свое только что написанное стихотворение». Так, во время пребывания в Ташкенте (1921) Есенин носил в петлице большую желтую розу, на которую все время бережно посматривал, очевидно, боясь ее смять. В воспоминаниях Г. А. Бениславской мы находим яркое описание пляски ряженого Есенина в женском платье и чулках на свадьбе своего двоюродного брата в Константинове (начало июня 1925 года): «Красив он в этот момент был, как сказочный Пан. Вся его удаль вдруг проснулась. Несмотря на грязь и холод (а он был в Катиных чулках, сандалии спадали с ног, и мать на ходу то один, то другой сандалий подвязывала), ему никак нельзя было устоять на одном месте, хоть на одной ноге, да пляшет» 29.

Есенин не просто превращал свою жизнь в театральное действо, «бутафорский цех». Ряженье, переодевание было частью его эстетической программы, средством воздействия на читателей и вживания в образ. Он считал, что в искусстве одежды человек выявляет себя «своими требованиями». Определяя искусство как «виды человеческого управления», Есенин важную роль уделял в нем искусству одежды. В статье «Быт и искусство» Есенин напоминал, как историк Геродот, описывая скифов, прежде всего говорил об их обычаях и одежде: гривнах, браслетах, шлемах. «Всматриваясь в это. коротенькое описание,— замечал поэт,— вы сразу уже представляете себе всю причинность обряда, и перед вами невольно встает это буйное, и статное, и воинственное племя».

Сменой театральных масок, очередным переодеванием был отмечен каждый период биографии поэта: рязанский поэт крестьянин Есенин переодевается в Москве в пиджак и синюю косоворотку. Сложившийся как поэт еще в московский период жизни, в Петрограде Есенин впервые как бы посмотрел на себя со стороны, вышел на гигантскую сцену жизни и проявил себя как «человек искусства». К выбранной Есениным для первого акта своей насыщенной короткой и трагической жизни роли крестьянского пастушка Леля, подчеркивающей его земные крестьянские истоки, петербургские литераторы отнеслись неоднозначно. Г. Иванов и Г. Адамович писали о «двойственном впечатлении» от встреч с Есениным в Петербурге. Г. Адамович и в 1969 году подчеркивал: он «играл в какого-то робкого тихого паренька, а в глазах было столько озорства и даже дерзости, что трудно было все это вынести» 30. Даже М. Цветаева в очерке «Нездешний вечер» отмечала так и не разгаданный ею контраст его внешнего облика и поэтической глубины: «Слушаю всеми корнями волос. Неужели этот херувим, это Milchgesicht*, это оперное «Отоприте! Отоприте!» — этот — это написал? — почувствовал? (с Есениным я никогда не перестала этому дивиться)» 31. Так передавала Цветаева свое впечатление от чтения Есениным поэмы «Марфа Посадница».

Однако «жизнетворчество» и «театрализация жизни», свойственные многим художникам начала века — 3. Гиппиус, В. Брюсову, Н. Гумилеву, М. Кузмину и другим,— для Есенина не были игрой. Его поэзия была прожита жизнью, которую он, по выражению знакомого с ним поэта А. Кусикова, любил «по-звериному». И эту жизнь, «штуку дешевую и необходимую», Есенин, по его собственному признанию, продавал за поэзию, называя себя «божьей дудкой». «Есенин подчинил всю свою жизнь писанию стихов. Для него не было никаких ценностей в жизни, кроме его стихов»,— отмечал в воспоминаниях о поэте С. Городецкий 32. В создаваемом Есениным мифе отразилась «завязь» жизни и поэзии. И главной особенностью этого мифа был его русский характер. «...У рязанского «паренька»,— заметил Г. Адамович,— еще слышатся «наши шелесты в овсе», как сказал Блок, у него еще звучат типично русские ноты раскаяния, покаяния,— и нет ничего удивительного, что в ответ ему бесчисленные русские сознания откликнулись и откликаются» 33.

Характерны слова, сказанные Есениным С. Виноградской, когда она увидела его повязанного цветной шалью, «неизвестно на кого похожего»: «По повязке — испанский малый, а по волосам, по золотым кудрям — как бы не так!» 34
 
Недаром Есенин в стихах просил:
 
Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать.
 
В той самой русской рубашке с пояском, в которой Есенин начал свой поэтический путь, и помнится каждому по известной фотографии, стоящим, прислонившись к белой березе...
* Бледнолицый отрок, лицо цвета молока (нем.).
 

«Я чувствую себя хозяином в русской поэзии...».
 
С. Есенин
 
Критик Иванов-Разумник считал Есенина «последним большим поэтом, появившимся на рубеже золотого и серебряного веков нашей поэзии» 35. Ю. Тынянов называл его одним из характернейших поэтов литературного «промежутка». Несомненно, что Есенин стоит на гребне великого исторического революционного перевала. Он был сыном своей эпохи, вобравшим в себя все ее взлеты и падения. Но не менее важно то, что главным качеством его поэзии была русскость, выражавшая русскость его души. Есенин, так же как и Пушкин, был «живым средоточием русского духа, его истории, его путей, его проблем, его здоровых сил и больных узлов» 36.

Гений всегда противоречив. Противоречия и контрасты есенинской поэзии отразили не только трагедию русской души, не считающейся с запретами, расточительной и жертвенной, всеединящей и всепримиряющей, но и противоречия драматической русской истории, в которой всегда боролись Бог и дьявол, и различные направления эстетических поисков начала XX века.

Нередко Есенина относили к деревенским, крестьянским поэтам. Но с годами становилось все яснее, что такое представление о нем «покоится на недоразумении». Друг Есенина поэт Сергей Городецкий писал: «Он терпеть не мог, когда его называли пастушком, Лелем, когда делали из него исключительно крестьянского поэта. Отлично помню его бешенство, с которым он говорил мне в 1921 году о подобной трактовке его» 37. И позднее, в 1924 году, по свидетельству одного из друзей, признавался: «Если бы ты знал, до чего мне надоело быть крестьянским поэтом! Зачем? Я просто — поэт, и дело с концом».

Есенин — великий русский общенациональный мастер слова. Его неповторимое дарование уходит корнями в глубины народного мироощущения, русской культуры и истории. Даже «Персидские мотивы» Есенина, по словам А. Воронского, «пахнут больше васильками, рожью и полем, чем Востоком» 38.

Образ — «основа русского духа и глаза...— писал Есенин,— я первый развил его и положил основным камнем в своих сти ах». В обширной теоретической статье «Ключи Марии», которую Есенин любил и считал для себя очень важной, он выразил свою философию искусства, которая отражала природное значение и смысл народной жизни и творчества. Эта философия шла «не от классового осознания, а от осознания обстающего его храма вечности». «Единственным расточительным и неряшливым, но все же хранителем этой тайны была,— по мнению Есенина,— полуразбитая отхожим промыслом и заводами деревня». «Все наши коньки на крышах, петухи на ставнях, голуби на князьке крыльца, цветы на постельном и тельном белье вместе с полотенцами носят не простой характер узорочья, это великая значная эпопея исходу мира и назначению человека».

Задачи искусства поэт видел в том, чтобы возродить эту великую значную эпопею, о которой современное ему поколение не имело представления. Поэтому в его письмах и статьях достается В. Маяковскому за то, что у него «нет ни одной рифмы с русским лицом», и даже Блоку, «который на наших полях... часто глядит как голландец». В «Ключах Марии» Есенин ругал Клюева за стилизаторство, «подглуповатый футуризм» за зловонный букет отбросов чувств и разума. Пролеткульт сравнивал с «розгами человеческого творчества». И свое предназначение поэта видел в том, чтобы научить читать забытые людьми знаки, раскрыть их взаимосвязь, многозначность и «струение». Это определило не только национальное, но и мировое значение поэта.

«Слова — это граждане,— писал в 1923 году поэт.— Я их полководец. Я веду их. Мне очень нравятся слова корявые. Я ставлю их в строй как новобранцев. Сегодня они неуклюжи, а завтра будут в речевом строю такими же, как и вся армия».

Неожиданное сочетание простодушной непосредственности со строгим мастерством — одна из отличительных особенностей лирики Есенина. Изысканность и простота стихотворной речи соседствуют с гениальным косноязычием. Так когда-то определил врезающуюся в память речь Есенина В. Пяст намеренную внешнюю алогичность, которую постоянно выявлял Ив. Бунин в статьях о поэте, сам Есенин последовательно отстаивал, избегая безликой гладкописи. В письме Есенина к Г. А. Бениславской от 20 декабря 1924 года читаем: «Не говорите мне необдуманных слов, что я перестал отделывать стихи. Вовсе нет. Наоборот, я сейчас к форме стал еще более требователен. Только я пришел к простоте...»

Незавершенность сюжета, как отличительная черта поэм «Страна негодяев», «Черный человек» и «Анна Снегина», становится характерным средством передачи многозначности и недосказанности их содержания. В стиле лирики тайна и недосказанность органически соседствует с афористически законченной речью. Любопытно, что в 1928 году литератор Н. Хлебникова подготовила сборник «125 мыслей Есенина» (хранится в Отделе рукописей Государственного литературного музея), где собрала афоризмы из произведений Есенина о жизни, о поэзии и поэте, о любви, которые помнит каждый:
 
Неужель под душой так же падаешь, как под ношей?
Люди обычаи чтут, как науку.
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.
Большое видится на расстояньи    и др.
Мнение о том, что Есенин прост и выявляет себя только открытом тексте, является односторонним. Недаром один из русских эмигрантов — исследователей его творчества, Э. Райе, Рассуждая о «словесной магии» лучших вещей поэта, заметил: «Очарование Есенина — в дебрях простоты (курсив наш — Н. Ш-.Г.), недоступной другим поэтам» 40.

В письме к Иванову-Разумнику (май 1921 года) Есенин писал: «Не люблю я скифов, не умеющих владеть луком и загадками их языка. Когда они посылали своим врагам птиц, мышей, лягушек и стрелы, Дарию нужен был целый синедрион толкователей. Искусство должно быть в некоторой степени тоже таким». Есенин даже отдельным поэтическим приемам придает «некий непреложный, мифологический характер. Например, строки: «Стережет голубую Русь старый клен на одной ноге», несмотря на свою парадоксальную новизну,— по мнению Э. Раиса,— запечатлелись в сознании народа и явно вросли в общую российскую мифологию».

Природное, социальное и мистическое проявлялись в Есенине одинаково ярко. В этом соединении несоединимого: не такой, как все, и в то же время такой, как каждый из нас,— один из секретов власти поэта. Мемуаристы и критики чаще всего высвечивали лишь один близкий им лик поэта. В их воспоминаниях многоликий и противоречивый Есенин как зеркало отражал черты того, кто писал о нем. Одни, в том числе М. Горький, называли Есенина «органом», созданным для поэзии, певуном, русским гусляром и связывали противоречия его личности с чрезмерными порывами русской романтической души. Другие видели поэта гражданином, «летописцем последних лет жизни предреволюционной русской деревни», утверждая, что «в томике стихов этого взъерошенного эпика можно найти больше материалов, чем в десятках диссертаций!» 41. М. Цветаева считала Есенина, выполнившего гражданский заказ своего времени («Я последний поэт деревни...»), биографически уместным в современности.

Для третьих — лик Есенина неотделим от имени Христова. Обращаясь к «пленительному и по-своему глубокому образу» Сергея Есенина, который, раз возникнув, вряд ли когда-нибудь забудется, религиозный писатель В. Н. Ильин подчеркивал мистическую суть поэта. Явно полемически он заявлял: «Личности у Есенина не было — или почти не было. Вместо нее выглядывал, вернее, проступал пленительный древний божок — даже «божественная» языческая «двоица» Леля-Лады».
Резкие столкновения мнений, полярность точек зрения характерны для суждений о Есенине на протяжении всего творческого пути поэта.

Ощущая присущее поэтике Есенина сочетание реалистических и авангардных, традиционных и современных тенденций, но не уловив диалектики целого, одни считали Есенина реалистом, Другие — романтиком, третьи — лишь художником, развивающим авангардные тенденции в искусстве, а он, естественно органичный, противоречивый и ни на кого не похожий, был и тем и другим. В то же время большинство исследователей видели реалистическую доминанту стиля Есенина: она проявляется прежде всего в том, что он брал образы «для символического «Сорокоуста» и сюрреалистических «Кобыльих кораблей» из жизни, а не из воображения» 42. Рассказанный А. Мариенгофом известный эпизод о мертвых лошадиных тушах и сидящих на них черных воронах на Мясницкой улице в голодной Москве 1919 года лег в основу «Кобыльих кораблей».

Одни критики причисляли Есенина к новаторам, другие считали слишком литературным и традиционным. Ю. Тынянов явно полемически назвал его «хрестоматией от Пушкина до наших дней». Общность между Есениным и различными линиями традиций классической и новой поэзии легко подтвердить цитатами. Есенин неоднократно упоминал о значительном влиянии на него Блока, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Кольцова, Клюева, Белого и других. Но при этом постоянно подчеркивал: «Крайне индивидуален».

Эту крайнюю индивидуальность и загадочность поэзии Есенина можно «разобрать и взвесить». Но многим, говоря словами Георгия Иванова, это покажется скучным занятием. Особенно скучным, «когда в ваших руках книжка Есенина. Химический состав весеннего воздуха можно тоже исследовать и определить, но... насколько естественней просто вдохнуть его полной грудью...».
 
 

ПРИМЕЧАНИЯ
 
 
1 Тынянов Ю. Промежуток (О поэзии) // Русский современник. 1924. № 4. С. 211—212.
2 Иванов Г. Есенин // Русское зарубежье о Есенине. Воспоминания, эссе, очерки, рецензии, статьи / Вступ. ст., сост., коммент. Н. И. Шуб-никовой-Гусевой: В 2 т. М., 1993. Т. 1. С. 38.
3 См, Марченко Алла. Поэтический мир Есенина. М., 1989. С. 3.
4 Степняк М. Сергей Есенин // Красное слово. Харьков. 1929. № 3. С. 97.
5 Изряднова А. Р. Воспоминания // С. А. Есенин в воспоминаниях современников / Вступ. ст., сост., коммент. А. А. Козловского: В 2 т. М., 1986. Т. 1. С. 145.
6 Есенина Т. С. Зинаида Николаевна Райх // С. А. Есенин в воспоминаниях современников... М., 1986. Т. 2. С. 269.
7 Бахтин М. М. Сергей Есенин // День поэзии. М., 1985. С. ИЗ, 114.
8 Ахматова А. Сергей Есенин // Наш современник. 1990. № 10. С. 157—158.
9 Шершеневич В. О друге // Есенин. Жизнь. Личность. Творчество. М., 1926. С. 53.
10 Анненков Ю. Сергей Есенин. Дневник моих встреч // Русское зарубежье о Есенине... Т. 1. С. 115.
11 Ширяев Б. Возрождение духа. С. Есенин, Д. Кленовский, А. Шишкова // Ширяев Б. Религиозные мотивы в русской поэзии. Брюссель, 1960. С. 61.
12 Чернявский В. С. Три эпохи встреч (1915—1925) // С. А. Есенин в воспоминаниях современников... Т. 1. С. 220.
13 Маковский С. Из книги «На Парнасе «Серебряного века» // Русское зарубежье о Есенине... М., 1993. Т. 2. С. 141.
14 Ходасевич В. Есенин // Русское зарубежье о Есенине... Т. 1. С. 60.
15 Ильин В. Н. Есенин — русский Лель. (Машинопись с авторской правкой.) РГАЛИ. Ф. 2512. On. 1. Ед. хр. 583.
16 Миклашевская А. Л. Встречи с поэтом. // С. А. Есенин в воспоминаниях современников... Т. 2. С. 84, 85, 88.
17 Цетлин М. Рец. на кн.: Есенин С. Пугачев. Берлин, 1922 // Русское зарубежье о Есенине... Т. 2. С. 21.
18 Гуль Р. Рец. на кн.: Есенин С. Избранное. М., 1922 // Русское зарубежье о Есенине... Т. 2. С. 36.
19 Асеев Н. Плач по Есенину // Асеев Н. Дневник поэта. Л., 1929. С. 171.
20 Адамович Г. Воспоминание о Есенине. Рец. на кн. А. Мариенгофа «Роман без вранья» // Иллюстрированная Россия. Париж, 1929. № 26. С. 14.
21 Бердяев Н. О самоубийстве. Психологический этюд. Париж, 1931. С. 14.
22 Седых А. Далекие, близкие. Нью-Йорк, 1962. С. 89
23 Зайцев Б. Далекое. М., 1991. С. 493.
24 Осоргин М. «Отговорила роща золотая...» (Памяти Сергея Есенина) // Русское зарубежье о Есенине... Т. 2. С. 45.
25 Воронский А. К. Об отошедшем // Есенин С. Собрание стихотворений: В 3 т. М. — Л., 1926. Т. 1. С. XXIII—XXIV.
26 Эрлих В. И. Право на песнь // С. А. Есенин в воспоминаниях современников... Т. 2. С. 322.
27 Зубакин Б. Стихи и письма. [Письмо к А. М. Горькому. Вторая половина 1926 года] / Вступ. ст., публикация писем и примем А. И. Немировского // Новый мир. 1992. № 7. С. 103.
28 Наседкин В. Последний год Есенина. // С. А. Есенин. Материалы
к биографии / Сост., подготовка текста, коммент. Гусевой Н И Субботина С. И., Шумихина С. В. М., 1993. С. 233—234.
29 Бениславская Г. А. Воспоминания о Есенине // С. А. Есенин Материалы к биографии... С. 82.
30 Лихоносов В. Привет из старой России / Письмо Г. Адамовича В. Лихоносову от 14 апреля 1969 г- // Литературная учеба. 1991. Кн. 5.
31 Цветаева М. Из очерка «Нездешний вечер» // Русское зарубежье о Есенине... Т. 1. С. 106.
32 Городецкий С. М. О Сергее Есенине // С. А. Есенин в воспоминаниях современников... Т. 1. С. 179.
33 Адамович Г. Есенин / К 10-летию со дня смерти // Русское зарубежье о Есенине... Т. 1. С. 97.
34 Виноградская С. Как жил Есенин // Как жил Есенин: Мемуарная проза. / Сост. А. Л. Казаков. Челябинск, 1992. С. 15.
35 Иванов-Разумник. «Три богатыря» // Летопись Дома литераторов. Пг., 1922. № 3 (7), 1 февр. С. 5.
36 Ильин И. Пророческое призвание Пушкина. Рига, 1937. С. 9.
37 Городецкий С. М. О Сергее Есенине. // С. А. Есенин в воспоминаниях современников... Т. 1. С. 184.
38 Воронский А. Об отошедшем // Есенин С. Собрание стихотворений... Т. 1. С. XVII.
39 Пяст Вл. Встречи с Есениным // С. А. Есенин в воспоминаниях современников... Т. 2. С. 93.
40 Райх Э. Сорокалетие русской поэзии в СССР // Грани   1961 № 50. С. 146.
41 Бахрах А. Рец. на кн.: Есенин С. А. Собрание стихов и поэм. Т. 1. Берлин, 1922 // Русское зарубежье о Есенине... Т. 2. С. 30.
42 Марков В. Легенда о Есенине // Грани. 1955. № 25. С. 159.
 
 
 
Шубникова-Гусева, Н.И. Сергей Есенин в стихах и жизни // Сергей Есенин в стихах и жизни : Стихотворения, 1910-1925 / Вступ. ст. - М. : Республика, 1995. – С. 3-26