Авченко В. Очарованный странник. О Владимире Клавдиевиче Арсеньеве

Он брался за все науки сразу, даром что времена Леонардо и Ломоносова давно прошли, а у него самого за плечами было только двухлетнее пехотное училище. Он не был первопроходцем, но по-настоящему открыл для России и мира Уссурийский край. Его имя - Владимир Клавдиевич Арсеньев.
Офицер, путешественник, ученый широчайшего профиля, незаурядный прозаик.

ПИСАТЕЛЬ

Книгами Арсеньева восхищались Горький, Пришвин, Нансен. Но книги эти, как справедливо говорил Александр Фадеев, бывший приморский партизан и внимательный читатель Арсеньева, - не для всех.

Арсеньев писал на стыке литературы и науки (причем брался за все науки сразу - археологию, этнографию, ботанику, географию, орнитологию, ихтиологию, лингвистику). Чтение его текстов, изобилующих пространными описаниями и гроздьями терминов, включая латинские, - занятие непростое. Так что едва ли ошибемся, если скажем, что Арсеньев недопрочитан. Даже знаменитые, казалось бы, книги "По Уссурийскому краю" и "Дерсу Узала", посвященные походам по Приморью 1906 и 1907 годов и обращенные к широкому читателю, недоосмыслены.

Слишком часто Арсеньева норовят поместить в тесную для него нишу регионального краеведа...
А ведь он - писатель неповторимый и единственный в своем роде. Книги его - вовсе не полевой дневник, прошедший редактуру. Арсеньев серьезно работал над текстом, учился у русских классиков. Сохраняя фактическую основу, беллетризовал своих героев (литературный персонаж Дерсу Узала, судя по свидетельствам спутников Арсеньева и дневникам самого путешественника, имеет ряд отличий от своего главного прототипа - гольда, то есть нанайца, по имени Дэрчу Одзял). Уникальность его книг - в синтезе документа, изящной словесности, личного опыта. Перерастая документальность, Арсеньев восходил к вершинам философской прозы. Строгий, даже педантичный наблюдатель - и в то же время вдохновенный лирик, романтик, очарованный странник. Этика, философия, экология - вот глубинные пласты арсеньевской прозы, которые делают наследие Владимира Клавдиевича современным, важным и нужным.
Горький писал ему: "Вам удалось объединить в себе Брема и Фенимора Купера - это, поверьте, неплохая похвала". Пришвинский Лувен из "Женьшеня" прямо наследует арсеньевскому Дерсу.

ЭКОЛОГ

Еще в 1906 году, задолго до экологического бума, когда многим казалось, что тайга неисчерпаема, Арсеньев ставил вопрос об охране природы, необходимости "охотничьего закона", усилении борьбы с браконьерством. Цитата: "Какой эгоист человек! Какое он хищное животное! ...И он еще осмеливается называть себя царем Земли, царем природы. Нет, он бич земли".

Типичный для Арсеньева эпизод: отряд спугнул изюбрей, солдат хочет стрелять, но Арсеньев его останавливает. Так же вел себя и таежник Дерсу. "К охране природы, к разумному пользованию ее дарами этот дикарь стоял ближе, чем многие европейцы, имеющие претензию на звание людей образованных и культурных", - пишет Арсеньев, которого можно считать одним из первых российских экологов. И насколько же он отличался от своего предшественника Пржевальского, которого бы сейчас попросту осудили за браконьерство в особо крупных размерах, узнав о его "погромах" в Уссурийском крае!

Эколог в Арсеньеве был неотделим от государственника. Он выступал за выдворение китайских "хищников и браконьеров" - и с 1911 года занялся этим лично, возглавив по поручению приамурского генерал-губернатора Гондатти ряд секретных карательных экспедиций. А когда в 1921 году (Приморье еще находилось под японской оккупацией) встал вопрос об аренде Командорских островов японской фирмой, именно Арсеньев выступил против. Его в равной степени беспокоили и судьба морских котиков (по инициативе ученого на Дальнем Востоке был создан ряд заповедников), и экспансия Японии.

Ну а Дерсу Узала, "первобытный коммунист", живущий в гармонии с собой и миром и обладающий развитым экологическим сознанием, выступал Сталкером, который вел Арсеньева по загадочной Зоне и расшифровывал сигналы одушевляемой им природы: то "рыба говори, камень стреляй", то дерево падает поперек тропы - и всякий раз это что-то значит. Интересно, что Арсеньев - отнюдь не мракобес, а офицер, ученый, воцерковленный человек - постепенно начал верить во всю эту мистику: в таежном монастыре - свой устав, да и приметы Дерсу странным образом сбываются. Арсеньев даже описал свою встречу с "летающим человеком", местным йети, на юге Хабаровского края...

Случайно ли Фритьоф Нансен, познакомившийся с Арсеньевым в Хабаровске, назвал его "человеком от Бога, состоявшим в несомненной связи с высшими силами"?
Тайгу Арсеньев сравнивал с храмом.

ГЕОПОЛИТИК

Можно сказать, что Арсеньев завершил начатое путешественниками и дипломатами XIX века приращение юга Дальнего Востока к России, прописав этот "конец географии" в литературе. Ведь по-настоящему освоенной становится только та земля, которая ожила в слове, переплавилась в художественные образы.

Из работы 1914 года "Китайцы в Уссурийском крае": "Вопреки весьма распространенному, но ни на чем не основанному мнению, что китайцы будто бы владели Уссурийским краем с незапамятных времен, совершенно ясно можно доказать противное: китайцы в Уссурийском крае появились весьма недавно".

Арсеньев доказывает: Приамурье и Приморье до середины XIX века китайцев не интересовали вовсе, только приход русских заставил посмотреть в эту сторону. С русскими в конце 1850-х на юг Дальнего Востока пришло российское государство; китайское государство не приходило сюда никогда.
И пророчески звучат предостережения Арсеньева о грядущих конфликтах с Японией, которые прозвучали в его докладе 1928 года для Далькрайкома ВКП(б): "Стремление Японии безраздельно хозяйничать в Маньчжурии и выйти на Амур не мечта, не фантазия и не призрак, а вполне конкретное явление. Конечной целью японского империализма является желание отодвинуть нас от берегов Тихого океана".
Арсеньев говорил это еще до оккупации Маньчжурии Японией и появления под боком у СССР государства Маньчжоу-го, до столкновений с Японией на Хасане и Халхин-Голе, до начала работы Зорге в Токио, до развязывания Японией большой войны в Китае...
Геополитический прогноз Арсеньева во многом сбылся. События 1930-х и 1940-х показали: он был не алармистом, а грамотным аналитиком.

ГРАЖДАНИН

Сама жизнь Арсеньева, тип его личности важны никак не меньше его книг: пассионарий, интеллектуал, подвижник, самоучка, ставший ученым всеохватного, леонардовско-ломоносовского типа. Жизнь его - нечастый в России пример того, как человек реализуется путем не покорения, а, напротив, оставления столицы (Арсеньев - петербургский уроженец). Цельный, честный, волевой, интеллигентный - китайцы в тайге однажды приняли его за простого писаря, сочтя командиром казака Анофриева, который кричал и ругался. На биваке Арсеньев читал солдатам сказки Пушкина. Для празднования Рождества специально взял в тайгу хлопушки и золоченые орехи...
Пытался попасть на "германскую" войну - не пустили. Из армии окончательно уволился между Февралем и Октябрем в чине подполковника, в братоубийственной Гражданской участвовать не стал. Предложения эмигрировать отклонил, советскую власть принял. Он всегда был государственником и служил России, как бы она ни называлась - царской или советской.

МУЖЧИНА

Мало кто знал, что Арсеньев не обладал железным здоровьем. Его первая жена Анна Кадашевич писала: сразу по прибытии во Владивосток (в 1900 году Арсеньева по его просьбе перевели из Польши в Приамурский военный округ - здесь он и остался навсегда) у молодого поручика "заболели легкие от приморской сырости". Потом перенес сибирскую язву. "Варикоз, радикулит, грыжа ... ослабленное сердце... Испорченный желудок... Он стал проситься на Кавказ на курорт, и врачи сразу дали ему вторую инвалидность. Он уговорил не списывать его в трутни, и тогда дали третью группу", - вспоминала Кадашевич. В 1928 году врачи подтвердили инвалидность и утрату трудоспособности: "Сохранена способность лишь к легкой случайной работе". А он работал, писал, преподавал, ходил в тайгу.

Последние годы жизни Арсеньев провел в состоянии глубокой, как сказали бы мы сегодня, депрессии. Никогда не жаловался - не тот человек. И все-таки по письмам видно, как сумрачно было у него на душе.
"Я твердо решил совершенно уйти от всякого общения с местной интеллигенцией..."
"Молодежь испорчена, развращена... Мы чужие и посторонние друг другу. Я остро почувствовал одиночество... Тайга стала для меня чужой. Пора умирать!"
"Я стал уставать от людей и многого не понимаю, чего они хотят и почему так озлоблены друг на друга... Мое желание - закончить обработку своих научных трудов и уйти, уйти подальше, уйти совсем - к Дерсу!"

В 1929 году Арсеньев отказался от предложения торжественно отметить 30-летие своей работы на Дальнем Востоке. Старых друзей становилось все меньше. Недруги писали доносы...

"Наконец 4 сентября дождь перестал. Тогда мы собрали свои котомки и после полудня ... выступили в дальний путь", - говорится в книге "Дерсу Узала".

4 сентября 1930 года душа Арсеньева отправилась в последний, самый дальний путь. Писатель и ученый скончался во Владивостоке от воспаления легких, полученного в последнем походе (в низовьях Амура Арсеньев проводил изыскания, связанные с прокладкой железных дорог). Своих главных трудов, посвященных жизни удэгейцев и древней истории Уссурийского края, он так и не завершил.

ПОСЛУЖНОЙ СПИСОК

10 сентября 1872 года. Родился в Санкт-Петербурге в семье железнодорожного служащего
1895 год. Окончил Петербургское пехотное юнкерское училище
30 января 1896 года. Присвоен чин подпоручика
14 мая 1900 года. Присвоен чин поручика, переведен на службу во Владивосток
1900-е годы. Начало экспедиционной деятельности, продолжавшейся 30 лет
22 марта 1905 года. Присвоен чин штабс-капитана
27 октября 1907 года. Награжден орденом Святого Владимира 4-й степени
17 апреля 1912 года. Присвоен чин капитана
19 мая 1913 года. Пожалован чин подполковника
4 сентября 1930 года умер от паралича сердца, вызванного воспалением легких.