Чернец Л.В. Невербальный диалог в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина»

Ключевые слова: невербальный диалог, паралингвистика, кинесика, эпизод, психологизм, повествователь, ритм повествования.

В тексте «Анны Карениной» четко выделяются сценические эпизоды (сцены), приближающие эпику к драме. Вообще эпизод — часть сюжетной композиции, представляющая собой тематическое единство, поэтому ему нетрудно дать название, например: «Каренин на приеме у адвоката» или «Свидание Анны с сыном». В рамках эпизода обычно не меняется основной состав участников, соблюдается единство места, время течет непрерывно, создавая иллюзию жизни1.

В эпике благодаря повествователю время то «сжимается», то «растягивается». В эпизодах действие изображается детально, «без сокращения времени и пространства»2, в отличие от сообщений повествователя или персонажей о событиях, произошедших «за сценой» — говоря условно, по аналогии с драмой. Например: «Все смешалось в доме Облонских. Жена узнала, что муж был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним в одном доме. Положение это продолжалось уже третий день и мучительно чувствовалось и самими супругами, и всеми членами семьи, и домочадцами»3.

В фокусе внимания повествователя — последствия связи, о которой узнала Долли, утро третьего дня после ее печального открытия, тщетная попытка Стивы примириться с женой. Француженка-гувернантка остается лицом внесценическим. О ней один раз вспомнил Стива: «Но какая гувернантка! (Он живо вспомнил черные плутовские глаза m-lle Rolland и ее улыбку» — т. 8, с. 10). Утро же третьего дня после ссоры супругов представлено подробно, как цепь эпизодов, в их числе — разговоры Стивы с камердинером Матвеем, няней, детьми, наконец, с Долли.

Детально, «крупным планом» изображены отношения Анны и Каренина после появления Вронского в жизни героини, один из ярких эпизодов — разговор супругов в карете, когда они возвращаются со скачек. Служебная же деятельность Каренина протекает в основном во внесценическом времени и пространстве, о ней читатель узнает из сообщений повествователя, например: «Почти в одно и то же время, как жена ушла от Алексея Александровича, с ним случилось и самое горькое для служащего человека событие — прекращение восходящего служебного движения» (т. 9, с. 93). Тот или иной ритм чередования эпизодов и сообщений — одна из характеристик композиции произведения.

Однако сцена в романе, заимствуя у драмы ее приемы и моделируя различные ситуации речевого общения, использует одновременно возможности эпики. Голос повествователя в сценическом эпизоде часто не менее важен, чем высказывания персонажей — в особенности у Толстого, столь недоверчивого к «мысли изреченной». Комментарии повествователя можно уподобить ремаркам к репликам действующих лиц в пьесе, но романист не ограничен в объеме текста; кроме того, авторские ремарки в драме не звучат на сцене. Важно и то, что романист не рассчитывает на актерское «достраивание» образа героя (в отличие от драматурга, если тот пишет для театра). Эпический писатель создает, что называется, окончательный текст, словами передавая то, что мог бы внести в спектакль актер, «достраивающий» образ.

Ведущую роль в общении героев классического романа XIX в. — «медлительного жанра», где «нужно представлять жизнь героев... а не рассказывать о ней»4, играют их высказывания и, соответственно, такие композиционно-речевые формы, как диалог и обращенный монолог. Однако естественный язык не единственная знаковая система: герои «говорят» также посредством жестов, мимики, взглядов и т.д.; иногда такое немое общение красноречивее слов.

Невербальная семиотика (использующая данные биологии, медицины, психологии, социологии, этнологии, лингвистики и др.) активно развивается как наука начиная с 1950-х годов. Учеными описаны различные невербальные знаковые системы: паралингвистика и — в особенности подробно — кинесика (в ней выделены языки жестов, мимики, взглядов, касаний и др.)5. Наиболее полно изучен язык жестов, использование которых легче всего поддается самоконтролю6. При этом информация, которую несут невербальные языки, способна в целом опровергать смысл словесных высказываний; кроме того, она может быть внутренне противоречивой (например, взгляд «говорит» иное, чем жест). В художественной литературе фиксация подобных несоответствий — важнейший источник психологизма.

В эпизодах «Анны Карениной» невербальный диалог представлен очень полно. Часто он противоречит словам собеседников:
«— Что же это, Алексей Александрович, за что вы нас так обходите? — сказала Долли, грустно улыбаясь.
— Я очень занят был. Очень рад вас видеть, — сказал он тоном, который ясно говорил, что он огорчен этим. — Как ваше здоровье?» (т. 8, с. 409).
Каренин, только что побывавший у адвоката по делу о разводе, говорит то, что нужно по этикету, но его выдает интонация.
Другой пример — из разговора Анны и Вронского в гостиной Бетси Тверской. Анна упрекает Вронского за его разрыв с Кити:
«— Да, я хотела сказать вам, — сказала она, не глядя на него, — вы дурно поступили, дурно, очень дурно.
— Разве я не знаю, что я дурно поступил? Но кто причиной, что я поступил так?
— Зачем вы говорите мне это? — сказала она, строго взглядывая на него.
— Вы знаете зачем, — отвечал он смело и радостно, встречая ее взгляд и не спуская глаз.
Не он, а она смутилась.
— Это доказывает только то, что у вас нет сердца, — сказала она. Но взгляд ее говорил, что она знает, что у него есть сердце, и от этого-то боится его» (т. 8, с. 155).
Здесь язык взглядов передает главное содержание диалога. И «спорят» не только слова и взгляды, но и сами взгляды — намеренные, обращенные к собеседнику, и непроизвольные. Анна сначала придает своему взгляду «строгое» выражение, но в конечном счете побеждает естественное проявление чувства.

Часто обманчивы жесты, даже если они продиктованы душевным порывом. Они не передают того, что в глубине души испытывает герой и что знает «всеведущий» автор. Суть происходящего более адекватно отражают непроизвольные симптомы физического состояния (их изучает биосемиотика).
Что бы ни говорили в момент ссоры Стива и Долли друг другу, их будущая семейная жизнь будет ущербной:
«—Долли! — сказал он тихим, робким голосом. Он втянул голову в плечи и хотел иметь жалкий и покорный вид, но он все-таки сиял свежестью и здоровьем» (т. 8, с. 17).

«Свежесть и здоровье» Стивы находит многократное подтверждение в описаниях его походки («привычный бодрый шаг вывернутых ног, так легко носивших его полное тело»), его ухоженных бакенбард. Не случайно разговор с Матвеем идет во время бритья:
«— Матвей, сестра Анна Аркадьевна будет завтра, — сказал он, остановив на минуту глянцевитую, пухлую ручку цирюльника, расчищавшую розовую дорогу между длинными кудрявыми бакенбардами» (т. 8, с. 10-11).
И совсем мрачна перспектива интимных отношений между Анной и Карениным, хотя, казалось бы, после ее родов супруги достигли согласия. Анна говорит мужу в присутствии Бетси, что отказывается принять Вронского:
«— Да нет, я не могу его принять, и это ни к чему не...— она вдруг остановилась и взглянула вопросительно на мужа (он не смотрел на нее). — Одним словом, я не хочу...
Алексей Александрович подвинулся и хотел взять ее руку.
Первым движением она отдернула свою руку от его влажной, с большими надутыми жилами руки, которая искала ее; но, видимо сделав над собой усилие, пожала его руку» (т. 8, с. 463-464).

Этот эпизод вспоминается при чтении другого, передающего изменения в отношениях между Анной и Вронским; можно даже говорить о зеркальной композиции. Мизансцена повторяется, но теперь чувствует себя оскорбленной Анна:
«— Алексей, ты не изменился ко мне?— сказала она, обеими руками сжимая его руку. — Алексей, я измучилась здесь. Когда мы уедем?
— Скоро, скоро. Ты не поверишь, как и мне тяжела наша жизнь здесь, — сказал он и потянул свою руку.
— Ну, иди, иди! — с оскорблением сказала она и быстро ушла от него» (т. 9, с. 120-121; см. также: т. 9, с. 295-296).

Толстой заставляет заметить то, что в жизни часто скользит мимо сознания.
Как ни велика власть этикета в светском обществе, герои не могут до конца и вполне контролировать все нюансы своего поведения. Когда Кити, став женой Левина, встретилась с Вронским, она не выдала своего волнения, чем гордилась:
«Она сказала с ним несколько слов, даже спокойно улыбнулась на его шутку о выборах, которые он назвал «наш парламент». (Надо было улыбнуться, чтобы показать, что она поняла шутку.) Но тотчас же она отвернулась к княгине Марье Борисовне и ни разу не взглянула на него, пока он не встал, прощаясь; тут она посмотрела на него, но, очевидно, только потому, что неучтиво не смотреть на человека, когда он кланяется» (т. 9, с. 260).

Однако сама продуманность, скупость движений Кити говорит о ее волнении. И оно все же проявилось:
«Кити при этой встрече могла упрекнуть себя только в том, что на мгновение, когда она узнала в штатском платье столь знакомые ей когда-то черты, у ней прервалось дыхание, кровь прилила к сердцу, и яркая краска, она чувствовала это, выступила на лицо. Но это продолжалось лишь несколько секунд» (т. 9, с. 260).

Невербальный диалог введен в эпизоды неравномерно. Толстой изображает разные ситуации общения: салонный разговор, не затрагивающий ни ума, ни сердца (комичны, например, дежурные вопросы графини Боль к Левину, наносящему визит, и его автоматические ответы (т. 9, с. 275-276); интеллектуальный спор, в котором занят только ум собеседников, часто вместе с самолюбием и желанием первенствовать (таковы по большей части беседы с участием Кознышева); общение детей и взрослых7; объяснения в любви; разговоры Левина с мужиками и т.д. Роль невербального общения во всех этих ситуациях, часто композиционно соседствующих в романе, весьма различна. Так, на обеде у Облонских (часть 4, гл. IX-X) «умному разговору» между Кознышевым, Песцовым и Карениным на темы об обрусении Польши, о классическом и реальном образовании, о правах женщин сопутствуют немногие невербальные знаки. В основном это жесты, мимика, тон голоса, которыми умело управляют спорщики: отмечены «поднятые брови» недовольного Каренина, «тонкая улыбка» Кознышева, произносящего фразу с «аттической солью», «густой бас» Песцова, перебивающего собеседника. «Умники» монологичны, а сам спор ритуален: «разговор... затихал в ожидании обеда»; обсуждение очередной темы завершается шуткой — и смехом Туровцына, «дождавшегося, наконец, того смешного, чего он только и ждал, слушая разговор» (т. 8, с. 421-426).

Характер невербального диалога и сам объем текста, который он занимает, резко меняется при смене ситуации общения: хрестоматийный пример — объяснение между Левиным и Кити, которым завершается обед у Облонских (см.: т. 8, с. 434-437).

Контрастны по отношению к «умным разговорам» сцены общения взрослых и детей. Особенно показателен эпизод свидания Анны с сыном. Из внесловесных знаков здесь преобладают прикосновения, вызывающие тактильные ощущения. Выразительно само камерное пространство, проксемика этого эпизода.

Анна не хотела встречи с Сережей на улице: «Увидать сына на гулянье, узнав, куда и когда он выходит, ей было мало: она так готовилась к этому свиданию, ей столько нужно было сказать ему, ей так хотелось обнимать, целовать его». Но, увидев сына, она почти ничего не сказала: «Сережа! Мальчик мой милый!» — «Мама!» — вот первые слова, произнесенные матерью и сыном. А вот те же слова вместе с комментарием повествователя:
«— Сережа! Мальчик мой милый! — проговорила она, задыхаясь и обнимая руками его пухлое тело.
— Мама! — проговорил он, двигаясь под ее руками, чтобы разными местами тела касаться ее рук» (т. 9, с. 113).

Использование положений невербальной семиотики при изучении такого традиционного вида описания, как портрет персонажа, приводит к введению дополнительных понятий и терминов, как-то: невербальные формы поведения, невербальный диалог. Поскольку теоретическая поэтика углубляется в противоречия, несоответствия между «внешним» и «внутренним» человеком8, системное, дифференцированное описание элементов портрета, в особенности динамического, предпочтительнее суммарных обозначений.

1 См.: Чернец Л.В. Эпизоды, диалоги и монологи в пьесах А.Н. Островского // А.Н. Островский. Материалы и исследования: Сб. науч. тр. /Отв. ред., сост. И.А. Овчинина. - Шуя, 2006. - С. 68-69; Сергеева Е.Е. Эпизод в драматическом и эпическом произведении («Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» А.Н. Островского и «Война и мир» Л.Н. Толстого). Автореф. дис... канд. филол. наук. — М., 2006. — С. 6.
2 Lubbock P. The Craft of Fiction. - N.Y., 1957. -P. 57.
3 Толстой Л.Н. Анна Каренина // Собр. соч.: В 22 т. - М., 1981, 1982. - Т. 8, 9. - Т. 8. - С. 7. Далее текст романа приводится по этому изданию с указанием тома и страницы.
4 Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры / Пер. с исп. - М., 1991. - С. 265-266.
5 См.: Крейдлин Г.Е. Невербальная семиотика. Язык тела и естественный язык. — М., 2004.
6 См.: Григорьева С.А., Григорьев Н.В., Крейдлин Г.Е. Словарь языка русских жестов. — М.; Вена, 2001.
7 См.: Рубичева Ю.А. Невербальный диалог в общении взрослых и детей в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина» // Русская словесность. — 2009. — № 3.
8 См.: Хализев В.Е. Теория литературы. — М., 2005. — С. 207-216; Савельева В.В. Художественная антропология и литературное творчество // Художественная антропология и творчество писателя. — Усть-Каменогорск; Алматы, 2007. — С. 64-146; Faryno J. Введение в литературоведение. — Katowice, 1980. - Ч. 3. - С. 102-162.