Кузнецов И.В. От храброй дружины к православному воинству: путь жанра воинской повести в XII—XIV вв. Материалы к изучению древнерусской литературы в среднем звене

Ключевые слова: героический эпос, воинская повесть, устнопоэтическая традиция, письменные памятники, «Слово о полку Игореве», «Повесть о разорении Рязани Батыем», «Житие Александра Невского», эволюция жанра.

Воинская повесть — один из старейших жанров средневековой русской словесности. Его корни уходят в устный героический эпос, в сказания о подвигах героев и князей. В XI-XII вв. эти сказания вошли в состав «Повести временных лет». А позже воинские повести стали существовать как самостоятельные произведения, бытуя в рукописных сборниках.

Изменения жанра воинской повести отражают перемены, с течением времени происходившие в русской словесности. Источник этих повестей — устный эпос. А письменность раннего средневековья (XI-XII вв.), за исключением Повести временных лет, стремилась изолироваться от устной словесности. У письменности были свои особые темы (о месте Руси в христианской истории); и бытовала она лишь в очень узком слое образованных людей, происходивших из высших слоев общества: из «нарочитой чади», то есть бояр. В своем устройстве книжность ориентировалась на византийские образцы и почти не пропускала в себя устнопоэтические влияния. Один из крупнейших историков русской словесности А.Н. Пыпин даже утверждал, что в Киевской Руси «народная поэзия была изгнана из книги, была запрещаема и проклинаема»1. XI и XII вв. составляли в русской литературной эволюции этап «спецификации» письма, обособления его от устной поэзии2.

Но так обстояло дело не всегда. Уже в конце XII в. (1187 г.) оказалось возможным создание «Слова о полку Игореве»: письменного памятника, основанного на устнопоэтической традиции. При этом неясно, было ли «Слово...» вообще предназначено для устного произнесения. М.А. Максимович сравнивал его с лермонтовской «Песнью о купце Калашникове...», то есть с сугубо книжной стилизацией устной поэзии. Уже доказано, что создатель «Слова...», независимо от своего общественного статуса, обладал широчайшими книжными познаниями3. Однако это не помешало ему создать произведение на основе устного героического эпоса и насытить его соответствующей образностью и стилистическими приемами. Мы не знаем, существовали ли памятники, подобные «Слову...», в более раннее время; но наличие «Слова...» позволяет утверждать, что в конце XII столетия письменная и устная ветви словесности начали тяготеть к сближению.

Это тяготение проявилось, в частности, в том, как видоизменялись воинские повести. Рассмотрим произведения, созданные на общей основе этого жанра на протяжении почти полутора столетий: «Слово о полку Игореве», «Повесть о разорении Рязани Батыем», редакции которой складывались в продолжение XIII в., и «Житие Александра Невского», составленное на рубеже XIII и XIV вв. Сравнение трех текстов делает очевидными происходившие перемены. 

«Слово о полку Игореве»

В «Слове о полку Игореве» доминирует устнопоэтическая стихия. Она проявляется в характере используемых средств образной выразительности, Обильные эпитеты и сравнения «Слова..,» почерпнуты из мира природы: Боян — «соловей», Всеволод — «буй-тур», поганый полов-чин — «черный порой», Ярославна сравнивается с кукушкой, Игорь — с горностаем, с белым гоголем, Всослав - с лютым зверем, половцы с барсовым гнездом. Перечисленные средства передают характерную для народного сознания связь мира природы и человека. Интенсивно используются постоянные эпитеты, также характерные для фольклора: «сизый орел», «синее море», «стрелы каленые», «красные девки», «кровавые раны», * «студеная роса». Битва уподобляется посеву, пиру, молотьбе. В «Слове...» фигурируют старые языческие боги, мифология которых была очень сильна в широких массах простого населения.
Эти боги не чужды воинам-славянам, которые именуются «Даждьбожьими внуками». Автор «Слова...» соединяет славян с их божествами связью родства.

Однако в «Слове...» используются и приемы книжной речи. «Слово...» оформлено книжно-риторическим зачином. В текст вводятся риторические вопросы и восклицания, в том числе повторяющиеся: «О, Русская земля! Уже ты за холмом»; «А Игорева храброго полку не воскресить!». Имеются обширные фрагменты монологической речи: таково «золотое слово» Святослава. Используются сюжетообразующие диалоги: таков диалог Гзака с Кончаком, в котором беседующие на глазах читателя решают, как поступить с пленником. Наличие этих книжных приемов наряду с устнопоэтическими чертами делает «Слово о полку Игореве» ранним образцом сближения традиций письменного и устного слова.

«Повесть о разорении Рязани Батыем»

Более поздний текст, «Повесть о разорении Рязани Батыем», усиливает это сближение. Опора данной повести на героический эпос проявляется в характерных эпизодах (например, в обращении князя к дружине перед битвой); в использовании приема гиперболы («один рязанец бился с тысячей, а два — с десятью тысячами»). Такие эпизоды и образы существуют как готовые «формулы», механически переходящие из произведения в произведение одного жанра. «Воинский быт Древней Руси выработал весьма устойчивую и развитую систему традиционных формул»4 устного происхождения: книжник «вынужден был прибегать к таким формулам, так как создавал описание битв много лет спустя, основываясь на устных преданиях»5, — пишет О.В. Творогов. Целиком состоит из таких формул фрагмент: «И стали пиары ТОЧНО пьяные или безумные. И бил их Евпатий так нещадно, что и мечи притуплялись, и брал он мечи татарские и сек ими. Почудилось татарам, что мертвые восстали». «Точно пьяные», битва вражьими мечами вместо затупившихся, «мертвые восстали» — эти формулы регулярно встречаются в разных воинских повестях.

Фрагмент текста, повествующий о подвиге Евпатия Коловрата с небольшой дружиной рязанцев, связан происхождением с народной исторической песней на ту же тему и сильнее всего сохранил устнопоэтические черты. «Эпической формулой выражает сожаление Батый об убитом Евпатии: "Если бы у меня такой служил, то держал бы его у самого сердца". <...> В полном соответствии с народным эпосом Батый изумленно спрашивает воинов Евпатия: "какой веры вы и какой земли?" (ср. в былинах: "какой орды ты да какой земли?")»6, — отмечала В.П. Адрианова-Перетц. Устнопоэтический образ битвы-пира в рассказе о Евпатии развернут в деталях. Так, плененные дружинники Коловрата говорят Батыю: «не дивись, царь, что не успеваем наливать чаш па великую силу — рать татарскую».

Но при этом в повести ярко проявляется и христианское начало, связанное с книжным влиянием! Вот что говорит дружине князь Юрий Ингваревич перед боем: «Пусть я, брат ваш, раньше вас выпью чашу смертную за святые божий церкви, и за веру христианскую, и за отчину отца нашего великого князя Ингваря Святославича». Сам образ смертной чаши взят из Библии. А главное, что ценности христианства — церкви и вера — называются князем прежде «отчины», то есть родной земли. Происходит изменение ценностного мира воинской повести, в котором «отчина» издревле ставилась превыше всего. Далее, Батый и русские князья наделяются в повести рядом устойчивых эпитетов. Батый — «безбожный», а также «нечестивый». Русские же князья называются «благоверный» или даже «блаженный». Картина мира ценностно поляризуется. Писатель подает дело так, что не просто два войска сражаются друг с другом, а борются силы света и силы тьмы: святое воинство русское и нечестивое безбожное войско татар. Арена борьбы фактически переносится в метафизический план.

Изменения воинской повести наглядно видны при сравнении произведений. В «Слове о полку Игореве» и в «Повести о разорении Рязани» имеются образцы одного и того же вставного жанра — плача. Это плач Ярославны и плач Ингваря Ингваревича в конце повести. При общей жанровой основе этих вставок они различаются своей образностью. Различны силы, к которым обращаются герои. Ярославна обращается к ветру, к Днепру, к солнцу, то есть к силам природы. Ингварь Ингваревич тоже обращается к земле и дубравам, чтобы те поплакали вместе с ним об убитых сродниках; однако завершается его плач воззванием к Господу Богу, к Богородице, к святым Борису и Глебу, то есть к силам Небесным. По сути дела, плач превращается в молитву. Сделанное сопоставление еще раз показывает, что в XIII в. происходила христианизация жанра воинской повести, которая была связана с усиливающимся книжным влиянием.

«Житие Александра Невского»

Третий текст, «Житие Александра Невского», по мнению ряда ученых, также произошел из воинской повести7. И действительно, «Житие Александра Невского» - обладает рядом характеристик, восходящих к устной эпической традиции, Описание битвы на Чудском озере состоит из формул: «И была сеча жестокая, и стоял треск от ломающихся копий и звон от ударов мечей, и казалось, что двинулось замерзшее озеро, и но было видно льда, ибо покрылось оно кровью». Повторяющиеся в воинских повестях формулы здесь — «сеча жестокая», кровь, покрывающая землю или лед. Используется и обычная для жанра гипербола: «Однажды случилось ему выехать на врагов, и победил он семь полков за один выезд».

Однако в целом «Житие Александра Невского» далеко отошло от жанра воинской повести. Текст и обозначается в списках как «житие», и по своему устройству вполне соответствует сложившемуся в Византии житийному канону. После этикетного зачина («я, жалкий и многогрешный, недостойный умом...») автор жития упоминает о благочестивых родителях героя — князя Александра. И затем на протяжении всего текста книжник приводит подробности, свидетельствующие о боголюбии и христианских достоинствах князя. На битву Александр отправляется, обстоятельно помолившись в церкви. После разорения татарами Суздальской земли Александр «воздвиг церкви, города отстроил, людей разогнанных собрал в дома их». Эти действия князя дают книжнику повод применить к Александру библейскую характеристику: «Князь хороший в странах — тих, приветлив, кроток, смиренен — и тем подобен Богу». Конечно, реальный облик князя Александра, талантливого полководца и искусного дипломата, вряд ли давал повод говорить о «кротости», однако этого требовали жанровые требования жития. К этим требованиям относится также монашеская кончина героя (князь Александр незадолго до смерти принимает схиму) и посмертные чудеса, творящиеся у его гроба. Поэтому в произведении появляется эффектная концовка, в которой усопший князь своей рукой из гроба берет у митрополита духовную грамоту.

Сравнение со «Словом о полку Игореве» помогает увидеть, как в «Житии Александра» усилилось христианское начало. В «Слове...» отсутствуют какие-либо прямые характеристики Игоря: князь виден через свои действия и поступки. Напротив, в «Житии Александра Невского» имеется характеристика, осуществляемая при помощи ряда сравнений. «Голос его — как труба в народе, лицо его — как лицо Иосифа, которого египетский царь поставил вторым царем в Египте, сила же его была частью от силы Самсона, и дал ему Бог премудрость Соломона, храбрость же его — как у царя римского Веспасиана, который покорил всю землю Иудейскую». Сравнения делаются с библейскими персонажами, осведомленность о которых читателя предполагается само собой разумеющейся.

Общий элемент сюжета «Слова о полку Игореве» и «Жития Александра Невского» — наличие знамений о предстоящих сражениях. В «Слове...» таким знамением выступает затмение солнца, предвещающее Игорю неудачу; в «Житии...» — явление Бориса и Глеба, имеющее противоположное значение. В первом случае в роли вестников будущего выступают силы природы, во втором — силы небесные. Соответственно, разные силы выступают и источниками помощи героям двух произведений. Игорю силы природы помогают бежать из плена. Александру и его войску ангел помогает в сражении: «На противоположной стороне реки Ижоры, где не могли пройти полки Александровы, нашли несметное множество убитых ангелом Господним».

Наконец, примечательно, что и сама религиозная лексика практически отсутствует в «Слове о полку Игореве». Концовка «Слова...» с упоминанием о поездке Игоря к Богородице Пирогощей и славой князьям, борющимся за христиан против поганых полков, является чисто этикетной. Напротив, в позднейших повестях религиозная лексика чрезвычайно частотна. Показателен простой эксперимент: сопоставление количества слов «Бог» и «Ангел» во всех трех текстах. Очевидно, что с ходом времени их численность резко возрастает.

Сделанные наблюдения свидетельствуют об изменении воинской повести с конца XII до начала XIV в. Происходит христианизация жанра: его образный строй, средства выразительности, характеристики персонажей и их действий приобретают христианскую окраску. Герои произведений из князей стремятся превратиться в святых, а храбрая дружина становится православным воинством. В этом сказалось влияние книжной традиции: ведь именно письменная культура являлась носительницей христианства. Жанр, восходящий к устному героическому эпосу, проникся христианским началом до такой степени, что его образцы смогли трансформироваться в житие. В свою очередь, такая трансформация показывает, что полярно противопоставленные в эпоху Киевской Руси отделы словесности, письменность и народная поэзия, в XIII в. сблизились и стали объединяться.

1 Пыпин А.Н. История русской литературы: В 4 т. — СПб., 1902. - Т. 3. - С. 109.
2 Кузнецов И.В. Историческая риторика: Стратегии русской словесности. — М., 2007. — С. 95.
3 См. напр.: Орлов А.С. Слово о полку Игореве. — М.; Л., 1946.
4 Творогов О.В. Традиционные устойчивые словосочетания в «Повести временных лет»//Труды Отдела древне-русской литературы ИМИ. Вып. XVIII. 1962. - С. 279.
5Творогов О.В. Задачи изучения литературных формул Древней Руси // Труды Отдела древнерусской литературы ИРЛИ. Вып. XX. 1964. - С. 35.
6 Адрианова-Перетц В.П. Древнерусская литература и фольклор. — Л., 1974. — С. 45-46.
7 См. напр.: Орлов А.С. Древняя русская литература XI XVI вв. М.; Л„ 1937. - С. 167-168, Гудзий Н.К. История древней русской литературы. — М., 2002. — С. 202.

Кузнецов Илья Владимирович — доктор филол. наук, доцент кафедры гуманитарного образования Новосибирского института повышения квалификации и переподготовки работников образования   (Новосибирск)